Виктория Платова - Победный ветер, ясный день

Более невинное лежало в бардачке, но для этого невинного потребовалось унять бешено колотящееся сердце. Сосредоточившись на пистолете, она почти забыла об узелке с вещами Романа. А ведь они были последними, кто видел его живым, и первыми, кто увидел его мертвым. Конечно же, они сами предпочли бы другую судьбу, совсем другую, но теперь им ничего не остается, как сжимать кольцо вокруг Лены.

Серебряный перстень, серебряный браслет, серебряная цепочка с затейливым медальоном. И в обратном порядке: медальон, цепочка, браслет, перстень.

И бумажник.

В бумажнике не было ничего, кроме визиток и билета на электричку: упырь Печенкин вылизал все углы кожаного портмоне, как хорошая хозяйка вылизывает квартиру перед Новым годом. Единственное, до чего не добрались его вездесущие грабли, были визитки. Впрочем, это легко объяснить: за визитки не выручишь ни шиша, не то что за изделия из драгметалла. Странно, что Печенкин не заложил их в ближайшем к дому ломбарде, а начал с сомнительной продажи одеколона в ближайшей к дому рыгаловке. Лену не особенно интересовали побудительные мотивы пьянчуги, главное — вещи Романа, в конечном итоге, не попали в чужие руки.

В чужие, н-да…

Как будто ее, Ленины, руки были так уж близки к Валевскому.

Как будто они обвивали его, спящего; как будто они варили ему кофе по утрам и ерошили волосы на затылке вечером; как будто они стряхивали пепел забытой им сигареты себе в ладонь… Как будто они… Нет, лучше не думать об этом. Лучше не думать.

Визитки — совсем другое.

Визитки были безликими, несмотря на тиснение и вычурный дизайн, и принадлежали в основном иностранцам: у Лены даже дух захватило от этой почти всеобъемлющей географии, продублированной на английском, — азиатские иероглифы, упитанные подсвечники иврита, полуготический романский… И среди всего этого великолепия вдруг выскочила одна-единственная русская: маленькая яхта под грифом «Солинг» и прилепившаяся к «Солингу» фамилия.

Совсем уж невообразимая: неплох в, е. (директор) Но странным было не то, что визитка была на русском, нет.

Визитка была перечеркнута самым безжалостным образом, отчаянно продирающей ламинированную поверхность чернильной ручкой. Диагональная линия была жесткой — вполне в стиле жестких темных волос Нео и его жесткого, с установкой на жизненный успех подбородка. Нужно было очень не любить человека с фамилией Неплох, чтобы так яростно перечеркнуть его.

И все равно — оставить при себе.

Интересно, для чего?

Никаких более-менее приличных мыслей по этому поводу в Ленину голову не пришло, да и не стоило заморочиваться подобными пустяками. Не пустяк — пистолет, не пустяк — носильные серебряные вещи Романа, окольцевавшие Лену. Знакомство с ними оказалось короче, чем она ожидала, но от этого стало не менее болезненным.

И никуда от этого не деться, она просто перехватила потрепанное в боях за чужую собственность мародерское знамя Печенкина, самым банальным образом выхватив его из слабеющих рук. Бежать бы куда глаза глядят от этого знания, бежать бы куда глаза глядят.

Но Лена не побежала.

Совсем напротив, она аккуратно сложила вещи обратно в носовой платок и водрузила его на прежнее место. Вряд ли она оставит их при себе, нужно только придумать, как передать их тем, кому нужно передать. И вряд ли кольцо и браслет скажут ей больше, чем уже сказали… Да и сказать-то было особенно нечего, ведь ее с Романом история так и осталась непрожитой.

Во всем остальном Ленина невыполнимая миссия оказалась законченной.

До свидания, Нео.

Возвращаться домой, под плотоядную сень Гжеся, ей не хотелось. А услужливый разум подсказал: еще не все дела ты завершила, девочка, далеко не все. Оставалось только повернуть ключ в замке зажигания и отправиться на прирученной «шестерке» куда глаза глядят.

Без всякой цели.

Просто — чтобы измотать мысли о Романе и заставить их уснуть без всякой сказочки на ночь.

Так она и сделала: проехав по Шестнадцатой линии и выскочив на набережную, Лена разом промахнула мост Лейтенанта Шмидта, свернула с площади Труда на Конногвардейский и оказалась в центре. И лишь углубившись в него, порядком поплутав и намотав не один десяток километров, поняла, что выписываемые ею круги не так уж концентричны и уж тем Солее не абстрактны. И стягиваются к Лиговке. Той самой Лиговке, где жила Афа Филипаки.

Слава богу, она наконец-то нашла, чем занять, чем остудить собственную, раскалывающуюся от напряжения голову. Благо, ключи от Афиной комнаты были при ней.