Виктория Платова - Победный ветер, ясный день

Невзирая на предупреждения властей о террористических актах и заложенных где ни попадя взрывных устройствах.

Покончив с Левченко, Гурий перешел к Панайоти. Сбивчивое кряхтенье Веры Ивановны, а также поэтические вольности, которые она допустила в официальном документе, его дружок, забубенный опер Антоха Бычье Сердце, наверняка определил бы как «Туши свет». Панайоти заприметила девушку после станции Кронштадтская Коления. Что из товаров предложила ей девушка — не помнит. Кто еще находился в вагоне — запамятовала. Может быть, никто не находился? Нет, кто-то все-таки был…

Вера Ивановна помнила только одно — девушка ушла вперед, по ходу поезда. Потом спустя несколько минут вернулась и, пройдя вагон, двинулась в хвост состава. И больше она девушку не видела, какая жалость, такая молоденькая, такая миленькая, кто бы мог подумать, что все так обернется…

Ничего нового не прибавили к кудахтанью горе-свидетелей и показания милицейского сержанта по фамилии Плужник, сопровождавшего последнюю.

Гурий сложил показания в папку и перемотал на начало песню «Я сама тебя придумала, стань таким, как я хочу…» В свете нынешнего дела эти слова показались ему пророческими. Вот уж действительно, падкий до грязной работы лейтенант Ягодников вбил себе в голову, что это — убийство, и теперь пытается притянуть к убийству все имеющиеся в наличии факты. А фактов-то как раз и нет. Прав капитан Целищев.

С подвыпившим джусером Афиной Филипаки произошел несчастный случай. Несчастный случай — и точка. Сегодня же он подобьет бабки и отправит дело в архив.

Вот так.

…На кладбище лейтенанта ждал сюрприз. Впрочем, назвать сюрпризом свинью, которую в очередной раз подложила Гурию его гнуснейшая планида, не поворачивался язык. Несчастный случай с Афиной Филипаки (если это был несчастный случай) прямиком вел к несчастному случаю с Гурием Ягодниковым. Убийство Афины Филипаки (если это было убийство) прямиком вело к убийству Гурия Ягодникова.

Ну, если уж не к убийству, то к самоубийству — точно.

Как только Гурий увидел малочисленную стаю «бывших сослуживцев», провожающих в последний путь Афину Филипаки, ему сразу же захотелось застрелиться.

И все из-за того, что среди них оказалась рыжая гадина. Тот самый ужасающий василиск Еленочка, который преследовал лейтенанта последние сутки. Природа слепила Еленочку на погибель Гурию Ягодникову, ничем другим объяснить ее присутствие здесь, на далеком от катаклизмов ломоносовском кладбище, было нельзя. Это присутствие не поддавалось никакой логике, это присутствие было происками сатаны, — и атеист Гурий сдуру осенил себя крестным знамением. И даже удалился за соседнюю могилу (Морозова Татьяна Николаевна, 1949 — 1999, «Спи спокойно, дорогая жена, мама и бабушка»), чтобы лишний раз не наступать на хвост василиску. Именно оттуда безвольный лейтенант и пронаблюдал похороны Афины Филипаки.

Самые эксцентричные похороны в мире, прав был капитан Целищев.

Кроме Еленочки, у свежевырытой могилы присутствовали брюнет возраста Гурия, потасканная бабенка с чрезмерно крикливым макияжем и старый хрыч, изъеденный водкой до последней возможности.

Воздух вокруг хрыча был заметно плотнее и по консистенции напоминал застоявшийся в мензурке девяностошестипроцентный спирт. Нетрудно представить себе, что будет, если зажечь спичку в радиусе трех метров от хрыча — он вспыхнет сразу же, как кусок пакли. И сгорит за считанные секунды, весело потрескивая.

Очевидно, хрыч пил за рабу божию Афину Филипаки с самого утра: в руках его была зажата литровая бутылка «Столбовой», к которой он время от времени прикладывался. Он давно бы свалился с копыт, если бы не опирался на чахлый венок с белой, наспех прикрепленной лентой — с таким же, наспех, вкривь и вкось, написанным текстом: "ДОРОГОЙ АФИНЕ ОТ КОЛЛЕКТИВА ТЕАТРА «ГЛОБУС». Судя по фактуре ткани и качеству надписи, лента делалась в домашних условиях. А сам венок с искусственными цветами, скорее всего, был куплен тут же, у кладбищенских ворот.

Хрыч опрокинул в себя очередную порцию «Столбовой» и занюхал ее оторванным от венка бутафорским листиком. После чего вместе с венком прошествовал к гробу.

Бабенка с макияжем и брюнет двинулись за ним. На месте осталась одна лишь рыжая гарпия, и Гурий с удивлением обнаружил, что в руках у нее безвольно висит букет роскошных, мертвенно-бледных лилий.

Не бутафорских, а самых что ни на есть настоящих.

— Прощай, дитя! — заголосил хрыч таким зычным голосом, что над кладбищенскими березами взмыла стая потревоженных ворон. — Прощай, о дева!.. «Virum non cognosco!»… [16].