Виктория Платова - Смерть в осколках вазы мэбен

— Удивительно, — проговорила я. — Но, как я поняла, это все выполнено тушью?

— В большинстве своем, — Иванов снова повел рукой по сторонам. — Видите ли, китайцы, а за ними корейцы признавали классический рисунок, выполненный только тушью и только с помощью определенной техники. Володькин опыт тем и ценен, что он раскрыл секреты средневековых корейских мастеров.

Он способен нарисовать картину в стиле О Моннена так же, как это делал сам мастер. А чуть позже я покажу вам его пейзажи, технику письма которых он изучил по картинам Ким Хон До [7].

— Удивительно, — повторила я. — Как же ему это удалось?

— Вы знаете, — Иванов уже вел меня к небольшим полотнам на противоположной стене, — это как раз оказалось и не таким уж трудным. В период советской власти у нас существовали разные интернациональные клубы, можно было спокойно изучать культуру другой страны через какую-нибудь общественную организацию. Главное, повторять, что «этим можно достигнуть лучшего взаимопонимания между братскими народами в деле построения социализма», — с сарказмом процитировал он.

— И помогало? — я непроизвольно усмехнулась.

— Еще как! — заверил меня авангардист. — Благодаря этому Володьке еще при советской власти удалось несколько раз побывать в Корее, и, представьте, не только в Северной, но и в Южной.

— А там-то он как оказался? — Я с недоверием смотрела на художника, может, разыгрывает?

— Очень просто, — Иванов безмятежно махнул рукой. — В Южной он как раз обязан был побывать, чтобы сравнить искусство прогрессивного социалистического северного государства с загнивающим и вырождающимся искусством южного. Понимаете теперь?

— Смутно, — призналась я. — Хотя и сама успела пожить в советское время, а также и в пионерах походить, и в комсомольцах посостоять. Но те времена давно канули в Лету, кажется, что это два века назад было, настолько вся сегодняшняя жизнь не похожа на наше прошлое.

— Ладно, неважно. — Иванов посторонился, пропуская к картинам величественную старуху в высоком шиньоне, и подмигнул мне. — Хотите, покажу свою любимую картину, вернее, несколько любимых?

Я молча кивнула. Мой провожатый казался странным, но привлекательным человеком. Мы прошли мимо нескольких картин, изображавших немудреный сельский пейзаж Пэйского уезда, рыбака в лодке, уборку риса, беседку под плакучими ивами, мост через ручей Ком Бонсай, отшельника, размышляющего над заводью с резвящимися утками, праздник Тано [8]. Я пообещала себе, что обязательно посмотрю их еще раз повнимательнее.

В следующем зале также были картины на корейские мотивы, но какое обилие красок! Художник словно постарался использовать всю цветовую гамму. И если полотна в первом зале привлекали строгостью классического рисунка, выполненного черной или синей тушью, то здесь они поражали своим многоцветием.

— Ну как? — Иванов лукаво смотрел на меня. — Признаетесь, что вы удивлены.

— Конечно, — я кивнула. — Я этого не скрываю. Но почему? Почему там строгий рисунок, а здесь… Или это тоже какой-то прием?

— Прием, — Иванов улыбался, как человек, которому открыта тайна, неизвестная прочим. — Этот прием Володька изобрел сам. Собственной персоной. Он брал какой-нибудь сюжет из корейской мифологии или литературы, часто даже уже запечатленный художником, и применял краски. Корейская классическая живопись, которая исходит от китайской, признает только тушь. Но он совместил манеру классического корейского письма с европейским наложением красок. Видите, насколько оригинально получилось? Правда, некоторые критики морщатся, мол, что это за самодеятельность? Получается ни то, ни другое, а так, нечто среднее, но в свое время Карчинский показывал свои работы Сим Хон Дою и Ким Пен Лину, ведущим корейским художникам нашего времени, и они оценили новаторство Володьки по достоинству.

— Занятно, — пробормотала я. — Кто бы мог подумать!

— Никто и не мог, а Володька взял и сделал. Смотрите, как необычно выглядят в красках птицы-цветы. — Он подвел меня к большому полотну, изобиловавшему желтым, оранжевым, золотистым и черным цветом. — В этом жанре написаны сотни картин, он появился еще в XV веке, но Карчинский сумел придать своим цветам-птицам новое звучание.

— Вы так говорите, — я повернулась к своему спутнику, — словно экскурсовод.

— Ну что вы, — он смутился. — Просто мне это очень нравится, и я хотел, чтобы это понравилось и вам.

— Зачем? Зачем вы хотите, чтобы это понравилось мне? — Я посмотрела на художника в упор.