Виктория Платова - Смерть в осколках вазы мэбен

«Познать вечность не сложнее, чем разбить яйцо».

Воспоминание короткое и острое, как булавочный укол. Конечно же, моя однокурсница Инка любила цитировать различных дальневосточных мудрецов. И сейчас около картины Карчинского я отчетливо вспомнила это высказывание китайца Цзы-сы [6], сделанное почти двадцать пять веков назад.

Каким все-таки удивительным покоем веет от этой картины. Хочется забыть обо всем суетном, всех мелочах, что наполняют жизнь, и просто смотреть, уносясь все дальше и дальше в своих мечтах.

— Простите, что отвлекаю, — раздался рядом со мной голос.

Я повернула голову и посмотрела на своего нового знакомого. Иногда любое общество, даже самого приятного человека, может показаться невыносимым. Все-таки картины хорошо смотреть в одиночестве.

— Простите, — повторил он. — Наверное, вы считаете меня слишком навязчивым и предпочли бы увидеть все самостоятельно, но разрешите мне показать вам еще кое-что.

Мне стало стыдно. Ну, в самом деле, старается ведь человек, хочет мне помочь, а я поступаю, как последняя эгоистка. Картина и правда завораживает, но это же не причина, чтобы вести себя подобным образом. Вот Ирочка Кривцова всегда умеет себя подать в любой ситуации и не выглядит дурой набитой, несмотря на все свое высшее образование.

— Я чем-то вас обидел? — тихо спросил Иванов, слегка наклоняясь ко мне.

— Нет, что вы. Извините, я, кажется, слишком увлеклась.

— Оказывается, вы очень впечатлительны, Леда, — все так же тихо проговорил он. — Можно спросить, что вы увидели?

— Горы, — призналась я, — небольшие холмы, покрытые лесом, хижину, из которой сейчас выйдет мудрец. Выйдет, чтобы смотреть на закат и размышлять о вечности.

— Потрясающе. — Иванов улыбнулся. — Вы удивительный человек, Леда. Просто мистика какая-то. Хотите знать, как на самом деле называется эта картина? «Приют мастера Пак Ван Соя в горах Кымгынсан в лучах заходящего солнца».

— Неужели? — Я не могла поверить и смотрела на авангардиста почти с испугом. — Неужели я так смогла угадать?

— Говорю же вам — просто мистика! Нагнитесь сюда, видите надпись мелкими буквами?

Я с трудом разобрала витиеватую надпись. Художник оказался прав. Значит, «Приют мастера…». А как, собственно, еще могло бы называться подобное полотно?

— Удивительно, — Иванов радостно потирал руки. — Для большинства людей искусство дальневосточных мастеров — тайна за семью печатями, мало кто может на самом деле его почувствовать, даже такое, несколько адаптированное для нашей почвы. Три века, что мы упорно тянулись к западной культуре, не прошли для нас даром, все западное воспринимается гораздо легче. А Восток… Восток, он у нас в крови. Мы в большинстве своем потомки кочевников-азиатов. Но Дальний Восток, повторяю вам, он открывается для очень и очень немногих.

— Считаете, что для меня он открылся? — Я была удивлена его страстной тирадой.

— Начал приоткрываться. Вам не чужда красота Востока, вы не отталкиваете ее сразу, хотя она и не стыкуется с западным представлением большинства о красоте. Вы не смотрите, подобно многим, на это, как на что-то экзотическое, непонятное и поэтому неприемлемое. Хотите продолжить знакомство?

— Конечно, — я кивнула. — Но почему вы сказали, что для большинства искусство Дальнего Востока неприемлемо?

— Так и есть. — Художник подвел меня к другой картине. — Смотрите. Что вы на это скажете?

— Это, скорее всего, заросли, — ответила я, — но там кто-то спрятался. Определить невозможно, потому что детали очень размыты.

— Верно. — Иванов довольно улыбнулся. — Классический пример мунхва, то есть рисунка, выполненного с применением размытой туши. А насчет неясного вы также правы. Володька назвал картину «Охотник, подстерегающий тигра в зарослях бамбука туманным утром».

— А у всех картин такие поэтичные названия?

— Конечно. Почитаете на досуге в своей брошюрке и сами в этом убедитесь.

— И все картины нарисованы, как вы сказали… мухва?

— Мунхва, — поправил художник. — Нет, конечно. «Приют мастера…» — это обычный рисунок тушью. Вообще-то различных техник живописи насчитывается почти десяток, но различаются три основных приема. Хва — это простой рисунок тушью, когда все линии видны четко и ясно. Нужно только варьировать толщину линии, и благодаря этому можно изобразить предметы ближе или дальше. Корейцы не знают закона перспективы, все предметы изображены на одном уровне, но разной величины. Еще один прием — это моп-хирхва, когда используется специальная кисть, имеющая волоски разной длины и толщины. Если мы пройдем немного дальше, то увидим несколько полотен, выполненных с помощью именно этого приема. А также есть мунхва, рисунок, выполняемый как раз при помощи размытой туши.