Павел Вежинов - Оговор

У юриста осунулось лицо.

— В том-то и дело, что алиби Стефана Радева фальшивое! — воскликнул он почти с отвращением.

В кабинете стало тихо. Ралчев вздрогнул, но Димов оставался все таким же невозмутимым.

— Что вы хотите этим сказать?

— Я хочу обратить ваше внимание на одну деталь, которую не заметили ни адвокат, ни ваши органы. А дело совсем простое.

Он замолчал, словно собираясь с силами.

— Хотел бы услышать! — спокойно бросил Димов.

— На докладе, написанном Стефаном Радевым стоит дата — 27 мая, не так ли? Как раз день убийства. Товарищ Борова утверждает, что доклад написан Радевым между четырьмя и пятью часами. Благодаря этому и установлено его алиби.

— Верно.

— Ну, что ж, тогда проверьте протоколы министерства. И вы увидите, что 27 мая Борова уже прочитала этот доклад в министерстве представителям одной зарубежной фирмы. И произошло это точно в половине пятого. Не могла же товарищ Борова находиться одновременно в двух местах. Как и не могла зачитать еще не написанный доклад.

Нет ничего болеэ хрупкого, чем городская тишина. Все трое слышали собственное дыхание. Генов помолчал несколько секунд, и все взорвалось.

— Если вы еще раз расспросите Борову, то поймете, что доклад написан накануне, двадцать шестого мая. Но по обыкновению на нем поставили день, в который его должны были зачитать. Борова вас подвела, конечно, неумышленно. Она в таком возрасте, когда женская память нередко подводит. Да и времени прошло немало, каждый может в таком случае ошибиться.

Димов тщательно подготовился к встрече, старался предугадать возможные осложнения, но такого он не ожидал и сейчас торопил мысли.

— Когда вы поняли, что допущена ошибка? — спросил он наконец.

— Буду с вами до конца откровенным. Еще на суде. В министерстве работает мой близкий друг, и навести небольшую справку для меня не составляло труда.

Димов мельком взглянул на своего помощника, тот покраснел, как рак, и был готов провалиться сквозь землю.

— Тогда почему вы не сказали об этом на суде? Почему позволили, чтобы суд допустил такой промах? — спросил Димов.

— Не знаю, что вы думаете о людях, товарищ инспектор, — хмуро ответил Генов. — Очевидно, вы считаете меня осколком старого мира, как вы любите выражаться. Но у меня есть свои представления о морали и совести. Представьте себе мое положение. Я лишил этого человека личной жизни. Прямо или косвенно стал причиной всех его бед. И вдруг встаю, разоблачаю его на суде и сажаю в тюрьму… Может ли быть более отвратительный и скандальный поступок?

— Ни к чему было выступать на суде. Вы могли просто прийти ко мне… Или к следователю.

— Не мог! — твердо произнес Генов, отрицательно мотнув головой.

— Почему же нет? Это элементарный долг каждого гражданина, независимо от личных чувств и предрассудков.

— Нет, товарищ Димов! Я — не суд и не милиция, не могу брать на себя их обязанностей. А кроме того, я совсем не убежден, что он убийца. Как был убежден вначале… Но вы сами видели его на суде. Его вид, его поведение просто потрясли меня… А что, если Радев невиновен? Если он и в самом деле глубоко и искренне любил свою жену? Кто тогда настоящий преступник?

У Генова задрожал голос, и он замолчал. Пока он говорил, Димов пристально смотрел на него, и ни один мускул не дрогнул на лице инспектора. Все трое погрузились в свои мысли. Они даже не отдавали себе отчета в том, как долго длилось молчание.

— Хорошо! — наконец произнес Димов. — На сегодня хватит. Очень жаль, товарищ Генов, но вынужден задержать вас на известное время.

Во взгляде юриста мелькнул испуг.

— Почему, товарищ инспектор? У вас на это есть основания?

— В интересах следствия! — холодно бросил Димов. — Но вы не арестованы, вы просто временно задержаны. К вечеру я вас освобожу. Или, самое позднее, завтра в первой половине дня.

Вскоре дежурный старшина увел Генова, который уже не пытался протестовать. Инспектор и его помощник остались одни. Первым заговорил крайне огорченный Ралчев.

— Что же получается?

— Получается, что мы хуже слепых котят! Как тебе не пришло в голову проверить, что же на самом деле произошло 27 мая?

Ралчез вздохнул.

— И как ему это пришло в голову, просто удивительно, — хмуро произнес он. — Если только он с самого начала не знал, что Радева не было в тот день на работе.

Димов молчал, наклонив голову к столу, как велосипедист к рулю во время гонки. Он словно не слышал старшего лейтенанта. Ралчев понял: как стыдно все-таки оправдываться.