Дмитрий Черкасов - Записки Джека-Потрошителя

Человек исчезает за деревьями, и, когда Дарлинг подходит к окну, в саду уже никого нет.

— Вам показалось…

— Клянусь, я видел там кого-то! За нами следят, Дарлинг! — Он усмехается. — Это могут быть шпики из тех, что сопровождают Эдди. Кто знает, в чем они нас подозревают теперь? А может быть, вы сами скрываете какие-то тайны, а, старина? Признайтесь, что за ужасные фамильные секреты вы храните?

— Мне не до шуток, Сикерт! Эти люди могут оказаться кем угодно.

— Не придавайте значения, это наверняка кто-то из Особого отдела. После того как Эдди посещал нашу обитель, мы попали в поле зрения Министерства внутренних дел, но не думаю, что за нами будут долго наблюдать. Хуже всего, что эта чертовка Страйд сбежала… Я попытаюсь найти для вас еще кого-нибудь!

— Только не через работный дом, прошу вас!

— Нет, вы действительно ужасный сноб, Дарлинг! Нам просто не повезло. В следующий раз я попрошу подыскать нам глухую старуху лет так под девяносто, которую не будут пугать странные звуки и которая не сможет удрать со столовым серебром.

— Вам следует писать юморески для «Панча», — Дарлинга, похоже, ситуация нисколько не забавляет.

Сикерт ухмыляется.

— Бросьте, все это не стоит вашего беспокойства. Как думаете, стоит ли подать жалобу в работный дом?

Дарлинг пожимает плечами, ему не хочется тратить время на полицейское расследование, которому тогда непременно дадут ход.

Тем же вечером место исчезнувшей Страйд занимает человек по имени Чарльз Райт, найденный литератором через одну из контор по найму прислуги. Это солидный человек, флегматик, спокойный и невпечатлительный. Однако спустя три дня он тоже неожиданно оставляет место, сославшись на «непредвиденные обстоятельства» и не требуя платы.

Двадцать девятое сентября, суббота. Восемь вечера. Кэтрин Эддоуз гуляет по Элдгейт-Хай-стрит. Несколько раз она принимается петь, привлекая всеобщее внимание. Люди останавливаются и смотрят, как она задорно приплясывает на мостовой. Впрочем, долго плясать не получается — у Эддоуз сильно кружится голова. Она припадает к ближайшей стене и дальше передвигается вдоль нее, пока не останавливается перед крыльцом. Дверь раскрывается прямо перед ее носом; вышедший на улицу пожилой джентльмен брезгливо морщится, почувствовав запах алкоголя. Эддоуз прямо-таки пропитана им, она чувствует себя королевой в этот осенний вечер. Ей наплевать, что о ней думают окружающие, о чем она и собирается сказать пожилому джентльмену, но обнаруживает, что тот уже исчез из поля зрения.

Кэтрин чертыхается, сползает по стене вниз и растягивается на тротуаре. Она решает не подниматься, а вздремнуть прямо здесь, возле чужого крыльца, почти под ногами у прохожих. Заснуть не удается, спустя минуту кто-то грубо трясет ее за плечо. Кэтрин открывает глаза и видит перед собой пару начищенных ботинок. Констебль Луис Робинсон стоит над ней, на его лице ясно читается раздражение. Уборку пьяных вряд ли можно назвать самой приятной обязанностью лондонского полицейского. Где-нибудь в Уайтчепеле, возможно, с этим отребьем не так церемонятся, но это Сити, и Робинсон не может оставить пьянчужку валяться на улице.

Он оборачивается к любопытным — рядом с ним уже образовалась небольшая толпа, которая с интересом следит за его действиями.

— Кто-нибудь знает эту женщину? — спрашивает констебль, и молодой человек, стоящий ближе всех к нему, отвечает за всех:

— Нет, сэр!

Робинсон пытается поднять Кэтрин на ноги. Это не так-то просто. Несмотря на худобу, она весит немало и к тому же отнюдь не горит желанием помочь полицейскому — ей было вполне удобно и на мостовой. С таким же успехом можно пытаться поставить на ноги бездыханный труп. Тем не менее, в конце концов, констеблю удается прислонить ее к стене.

К счастью, поблизости появляется его коллега Джордж Симмонс, и вдвоем им удается отвести женщину в полицейский участок на Бишопсгейт. Последние двадцать лет полиция Лондона пользуется деревянными повозками с кожаным верхом, на которых перевозят и трупы, и раненых, и пьяных. Однако Кэтрин Эддоуз, несмотря на невменяемое состояние, добралась до участка на своих двоих, правда, активно поддерживаемая под руки дюжими полисменами.

Эта короткая прогулка, однако, не привела ее в чувство и на вопрос Робинсона, как ее зовут, она ответила лаконично: «Никак». Спрашивать, где и с кем она живет, явно не имело смысла. Констебли заперли Кэтрин в камере, где она растянулась на койке и немедленно захрапела.