Владимир Турунтаев - Методом исключения

— Я могу отвечать только за свои слова, — сказал Орехов. — А у меня нет оснований отпускать тебя домой.

— Да лично-то к вам у меня нет претензий, — понятливо покивал Долгорукий. — Но, гражданин следователь, войдите в мое положение: вот так надо на пару дней домой! — он провел ладонью поперек шеи. — С Полиной договорились расписаться. Главное, она согласна! Христом Богом прошу!..

Короче говоря, Орехов отпустил его на два дня, строго-настрого предупредив:

— Чтоб послезавтра к семнадцати ноль-ноль был в милиции как штык!

— Какой разговор! Из тютельки в тютельку!

— Смотри, не подведи меня!

И Долгорукий побожился, что не подведет. Скорее умрет.

А послезавтрашний день весь сплелся из неожиданностей, от которых следователя Орехова кидало то в жар, то в холод.

Около полудня стали известны результаты патологоанатомической экспертизы обнаруженного на улице Ясной трупа. Оказывается, смерть этого человека наступила не от ран, а в результате последующего длительного охлаждения организма. И, согласно Уголовному кодексу, данный факт насилия над личностью следовало называть отныне не убийством, а всего лишь «нанесением тяжких телесных повреждений, повлекших за собою смерть».

Значит, раскрытием и расследованием этого преступления будет заниматься милиция.

И тут же вскоре Владислава пригласила к себе в кабинет начальница следственного отдела Ангелина Андреевна, женщина столь же яркая, сколь и крутая в обращении. На ее матово-смуглых щеках играли совсем не подходящие к ее должности и характеру ямочки. Характер ее, жесткий, несговорчивый, больше чувствовался в жгучих, черных, опушенных густыми ресницами миндалевидных глазах.

С самой что ни на есть благожелательной улыбкой она сообщила Орехову, что ему следует принять к производству то самое дело о нанесении тяжких телесных повреждений неизвестному гражданину неизвестными лицами. Орехов знал, что отказываться бесполезно, хотя в производстве у него и так находилось четырнадцать уголовных дел, из которых половина еще нераскрыто.

Поэтому он лишь пробормотал себе под нос:

— Уравнение с одними неизвестными…

Ангелина Андреевна услышала и, грозно нахмурив брови, махнула на него зажатой в пальцах дымящейся сигаретой:

— Не остри! Потом спасибо скажешь. Когда это уголовное дело станет украшением нашего музея. И вообще, надо тебе расти или нет? О тебе же забочусь.

— Куда денешься от ваших забот, — с улыбкой вздохнул Орехов.

Ангелина Андреевна поправила черную прядь, пыхнула сигаретой и спросила:

— Кстати, Слава, ты Долгорукого отправил в изолятор?

Это был с ее стороны неумышленный удар под дых.

— Нет, Ангелина Андреевна…

— Поч-чему?

— Я его отпустил.

— Как — отпустил?!

— Под честное слово. Ему вот так нужны были два дня, — Орехов провел ладонью поперек горла.

Ангелина Андреевна сделала несколько быстрых затяжек и, окутав себя густым облаком дыма, сердито засверкала оттуда, из-за дымовой завесы, своими яркими, жгучими глазами.

— Санкция на его арест у тебя есть?

— Да.

— Ты ему показывал ее?

— Показывал.

— И отпустил?

Владислав почувствовал, как внутри у него волной поднимается протест.

— Ну поверил я человеку! Считаю, что он не подведет меня.

— Когда он должен вернуться?

— Сегодня к семнадцати ноль-ноль.

Ангелина Андреевна взглянула на часики и швырнула окурок в пепельницу.

— А если не явится?

— Сяду вместо него! — в сердцах проговорил Орехов.

— Естественно! — удовлетворенно кивнула Ангелина Андреевна. — Свято место не должно пустовать.

Этак полушутя-полувзвинченно и завершили разговор. Однако Владислав понимал, что если Долгорукий и впрямь не явится в условленное время, то выговор ему начальница влепит, не моргнув глазом. А если не явится совсем…

Во время обеда ему кусок в горло не лез, все думал о Долгоруком: явится, не явится?..

А вернувшись с обеда, узнал сногсшибательную новость: явился с повинной человек, который два дня назад, в районе улицы Ясной, нанес неизвестному гражданину тяжкие телесные повреждения. И Кожевников уже работал с ним. Орехов тут же помчался в уголовный розыск.

Грузный меланхоличный оперативник расхаживал по тесному кабинету, руки в бока, а за его столом сидел худощавый темноволосый мужчина лет тридцати в потертом пальто из синего драпа с серым цигейковым воротником и, сердито выпятив тонкие губы, писал показания.