Владимир Турунтаев - Методом исключения

— Это твои проблемы, а машина чтоб была! Подъедешь сюда, прямо к милиции.

— Да что там случилось, хоть скажи!

— Брать будем.

— Кого?

— Кстати, прихвати с собой Суслика, он нам больше не нужен.

Когда они втроем — Бородин, Орехов и опер из местной уголовки поднимались по лестнице в квартиру Свиридовых, Бородин на всякий случай переложил пистолет из кобуры в карман куртки и снял с предохранителя.

Позвонили.

За дверью тихо. На лестничной площадке темно, свет вырублен.

Стояли почти не дыша, напряженно прислушиваясь.

Но вот за дверью скрипнула половица. Что-то тихонько звякнуло.

— Кто?..

— Толик, это я, открывай! — скороговоркой выпалил Бородин, имитируя суматошный говорок Суслика.

И опять все тихо. Но вот из-за двери послышался глуховатый голос:

— Чего тебе?

— Чего-чего!.. — продолжал играть Бородин под рассерженного Суслика. — Верка прислала сказать… Да открывай, короче, бля!..

Суетливо защелкали замки. Дверь приотворилась. Бородин выбросил на порожек ногу, а Орехов, ухватившись за край двери, отворил ее настежь.

Крупный парень с модной стрижкой и золотым крестиком поверх белой майки побледнел на глазах и молча попятился вглубь прихожей.

— Лицом к стене и руки на стену! — громко скомандовал Бородин.

Анатолий беспрекословно исполнил команду, прижавшись к стене еще и лбом.

Орехов прошел в комнаты, в то время как Бородин прощупывал на парне одежду, а местный опер отправился за понятыми.

Осмотрев комнаты, Орехов заглянул на кухню и затем надолго застрял в ванной, занявшись переборкой нестиранного белья.

— Ну что, брат, натворил дел? Придется отвечать! — сказал Анатолию Бородин.

Тот не проронил ни звука. Видать, он все эти дни провел в изнурительном ожидании. И уже не осталось ни душевных, ни физических сил для того, чтобы хоть для проформы прикинуться непонимающим.

— Кстати, где родители?

— В гости ушли, — пробубнил Анатолий в стену.

«Повезло, — подумал Бородин. — При родителях не так-то просто было бы его забрать».

Орехов вынес из ванной комнаты измятые вельветовые брюки, показал Бородину и подошедшим к этому времени понятым. Возле правого кармана и в самом кармане отчетливо вырисовывались бурые пятна.

Орехов свернул брюки и вложил их в полиэтиленовый пакет. А спустя некоторое время, порывшись в ящике с инструментом, который стоял под ванной, выудил три разнокалиберных отвертки и укороченный шампур с плоским, косо срезанным и остро заточенным концом.

— Чем подколол парня? — спросил Бородин Анатолия.

Тот тупо поглядел на инструмент. Кивком показал на шампур:

— Этим…

— Из-за Лены Пономарёвой? — спросил Орехов.

Парень кивнул.

— И надо было?

Анатолий молча отвернул голову.

Бородин велел ему одеваться. Анатолий подошел к вешалке и трясущейся рукой стал снимать с крючка пуховик.

— Ты вот что, — сказал ему Бородин. — Надень-ка дубленочку! Уж будь при всем параде, как в тот день.

Дубленка висела тут же, в прихожей, и Анатолий, не говоря ни слова, надел и ее, и норковую шапку.

— Шарфик тоже не забудь, — подсказал Орехов.

В кабинет решительно вошла дама в сером пальто с воротником из голубой норки и в круглой шапочке из того же меха. На вид ей было лет около тридцати пяти. Вызывающий взгляд ярких темно-карих глаз, упрямо поджатые губы и агрессивно вздернутый нос ничего хорошего не сулил от встречи.

Бородин внутренне собрался, приготовился к отражению атаки.

— Вы — специалист по раскрытию квартирных краж? — спросила дама.

— В самую точку попали, — улыбнулся Бородин.

Дама не оценила милицейского юмора.

— И когда же вы намерены заняться моим делом? — взяла она с места в карьер, утверждаясь на стуле с таким видом, словно собралась провести здесь многодневную сидячую забастовку.

— Может, вы для начала представитесь?

— Да, разумеется. Зверева. Раиса Алексеевна. Старший референт в Уралтрансбанке. Но вы мне все-таки ответьте…

Бородин вытянул из груды папок тощий скоросшиватель, заглянул в него и спросил:

— Кража совершена семнадцатого ноября?

— Вот именно! И сегодня уже восемнадцатый день, как…

— Вы заявили о краже девятнадцатого, — перебил ее Бородин. — Почему так поздно?

— Потому что меня не было в городе! Я ездила за мамой в Талицу, — и вновь перешла на патетический тон: — Восемнадцатый день! У меня уже иссякло всякое терпение!..