Питер Таскер - Самурай-буги

Кроме того, по сравнению с остальным полупорнографическим мусором журнала, она блестяще написана. Мори даже распознает пару отсылок к поэтическим произведениям. Во всей Японии есть только один журналист, который способен втиснуть аллюзию из классической китайской поэзии в абзац о финансировании оппозиционных политических партий.

Так что всю дорогу до Синдзюку Мори задается вопросом: почему, когда он спросил Танигути о Наканиси, старый друг ничего не сказал о фармацевтической компании? В конце концов, два года назад он сам в своей статье обрисовал панораму связей компании с министерством. Два возможных ответа: один невероятный, другой неприятный. Невероятный: Танигути ничего не сказал, потому что ничего не помнит. Неприятный: Танигути ничего не сказал, потому что он помнит все.

Поднимаясь по лестнице к себе, Мори слышит телефонный звонок. Он не спешит, считает. Двадцать пять пронзительных и срочных трелей. Мори знает лишь одного настолько упорного человека. Он поднимает трубку, и его догадка подтверждается.

– Мори-сан! – звонко лает Уно. – Где же вы были? Я звонил вам все утро!

– Я был в Национальной библиотеке, – говорит Мори.

– В Национальной библиотеке! – Уно поражен.

– Да. Когда я говорил, что приходится работать в библиотеках, я именно это и имел в виду. Ну что у тебя?

Голос Уно дрожит от восторга:

– Я проверил автокатастрофу с Наканиси. Большие новости!

– Автокатастрофу? – На секунду Мори озадачен. Потом он вспоминает несчастного мелкого чиновника из патентного офиса, которого переехали как-то вечером, когда он, вероятно, пьяный возвращался домой.

– На самом деле, это никакая не автокатастрофа, – торопится Уно. – Я позвонил в Министерство юстиции, сначала они не хотели давать информацию, но я их убедил. Там женщина, завтра я договорился пойти с нею в бар, и вот что она мне сказала… Вы можете себе представить, Мори-сан?

Мори раздраженно постукивает пальцами по столу.

– Понятия не имею, – говорит он. – Но послушай: есть кое-что поважнее. Помнишь, я говорил…

Уно, не обращая внимания, продолжает:

– Она сказала, что водитель скрылся с места преступления, и его так никто и не нашел! И там было еще два свидетеля, и я записал их имена, и встречаюсь с ними сегодня днем! Если хотите, Мори-сан, вы тоже можете прийти, и мы узнаем что-нибудь новое об этой таинственной белой машине, которая…

– Забудь про эту ерунду, – прерывает его Мори. Уно поперхивается от уязвленной гордости:

– Ерунду? Мори-сан, вы о чем? Это же тот прорыв, которого вы ждали, разве нет? Если мы найдем эту белую машину, мы найдем убийцу!

– Нет! – говорит Мори. – Если мы найдем ту белую машину, мы, вероятно, выясним правду про бедного сараримана-самоубийцу. Это не тот Наканиси! Тот, которого мы ищем, не имеет ничего общего с Патентным бюро.

Наконец, тишина. Мори прямо-таки слышит, как проворачиваются шестеренки в мозгах Уно.

– Повторите, пожалуйста, – тихо и спокойно говорит Уно.

Мори повторяет, потом рассказывает ему о Кэнити Наканиси.

– Почему вы уверены, что это тот самый человек? – еще не вполне уверившись, спрашивает Уно.

– Потому что кое-кто хотел, чтобы я подумал, что это не тот, – говорит Мори.

– А?

– Ложь ведет к правде, – говорит Мори. – Ты должен усвоить этот образ мыслей, если хочешь преуспеть в нашем бизнесе.

Уно все еще смущен.

– Ясно, – говорит он медленно. – Однако полагаю, что вы хотели бы, чтобы я выяснил подробности смерти и этого человека.

– Точно, – говорит Мори. – Иди и работай прямо сейчас. Это ключевой момент всего дела.

– Вы всегда так говорите, – стонет Уно.

Верно. Так Мори всегда говорит, это он всегда и имеет в виду. Каждая фаза – ключевая, пока не переходишь к следующей; так же и каждый шок – самый шокирующий, каждое разочарование – самое разочаровывающее, каждая измена – самая горькая.

Мори кладет трубку, идет к маленькому алтарю на стене над проигрывателем. Дары надо бы заменить: сакэ, купленный в автомате, почти испарился, мандарин сморщился до размеров и текстуры мячика для гольфа. Мори надеется, что боги поймут. Он закрывает глаза, хлопает в ладоши, молится об успехе, процветании и тому подобных мимолетных вещах. Если б они были не так мимолетны, Мори бы не нужны были боги, а богам бы не нужен был Мори.

Митчелл приезжает в офис после визита в компанию, ноги у него мокрые, спина потная. Его ум полон оценками выручки и коэффициентами оборачиваемости активов, но тут он заглядывает в кабинет заведующего отделом. И замирает полумертвый, с бьющимся сердцем.