Валерий Горбунов - Секреты для посвященных

Можно, конечно, присочинить историю, что ему, Дергачеву, тоже были видения, и именно они заставили его круто изменить свою жизнь, посвятив ее тяжелым и не очень-то благодарным работам по восстановлению деревянных шедевров, то тут, то там рассеянных в суровых и жгучих местах русского Севера. Нет. Видений не было.

Откуда к нему пришло желание работать с деревом — не от отца ли передался ему подневольный опыт, но он решительно порвал с профессией электрика и принялся изучать технологию и методы работы древодела прежних веков. Особенно его интересовал способ восстановления деревянных памятников. Способ этот описан в одном древнем документе — договоре, в котором мастера обязуются, «распятнав тот храм сверху, раскласти весь до подошвы, а те старые храмовые бревна разносити по сторонам и храм по-прежнему складу на то же место обложить и под те окладные ее бревна сысподи покласти крепкая слани для крепости…» Но на проверку все оказалось не так просто. Многие отреставрированные по этому методу строения начинали быстро гнить и распадаться. Потребовались многие годы кропотливого труда, чтобы Дергачев докопался до главного: древние мастера применяли особую систему тески дерева топором, «которая обеспечивала приминание волокон дерева, не оставляя задоров, и создавала как бы масляную поверхность, тем самым препятствуя пропусканию влаги в поры и волокна дерева», как было сказано в статье, посвященной Дергачеву.

Он овладел этим трудоемким способом обработки дерева, но ему нужен был хотя бы один помощник, который был бы ему под стать. И он нашел его. Довольно-таки молодой парень, по-видимому что-то натворивший в городе, искал уединения в глухих местах. Он нанялся к Дергачеву на месяц как подсобник для самых грубых работ, но неожиданно быстро вошел в курс дела. У Кости Барыкина по древодельской части оказался талант. Главная профессия у него была другая — шофер. Однако Костя охотно взял в руки топор, и тот прямо-таки плясал в его руках, как пляшет саксофон в руках талантливого саксофониста. Единственное, что ему не нравилось, это обязательное условие во всем следовать искусству древнего мастера, и никакой отсебятины. У него то и дело возникали новые идеи: «А если сделать так», «А можно, я по-другому», но Дергачев тотчас же останавливал парня, терпеливо объясняя ему, что талант реставратора проявляется как бы в отказе от своего собственного «я», во имя того, кто когда-то произвел на свет свой шедевр.

К большому огорчению Дергачева, Костя вдруг сорвался с места и укатил на Дальний Восток — заколачивать деньгу, потому что на реставрации не разбогатеешь, последние рубли спустишь и голым по свету пойдешь.

— Это уж точно, — с грустью согласился Дергачев. — Но ты совсем не пропадай, пришли весточку, будем переписываться. Такой талант, как у тебя, грех зарывать в землю. Баранку крутить — большого ума не требуется. А вот дать второе рождение такой церквушке — это брат… — Дергачев не нашел слов.

Провожая Костю, Дергачев в глубине души не рассчитывал, что они еще когда-нибудь встретятся. Он угадывал в этом худощавом парне с живым и подвижным лицом человека переменчивого, из тех, кто сегодня не знает, что он сделает завтра, куда его занесет. Увы, Барыкина ждала тяжелая судьба.

Однако пару лет спустя Костя сам разыскал Дергачева в областной реставрационной мастерской.

Лето проработал с ним. А потом подался в леспромхоз, устроился там шофером. Дергачев думал, что все, больше он Кости не увидит, человек при деле, да и невеста, кажется, появилась. А тут бац — и парень вновь предстал перед ним. Только теперь Барыкина было не узнать. Беспричинная веселость, которая прежде так и била из него, как горячий гейзер из-под снега, сейчас проявлялась очень редко, он ходил задумчивый, скучный, оживлялся лишь в моменты работы или выпивки. Сам Дергачев соблюдал «сухой закон», Костя время от времени его нарушал. Однако страсть к древодельству не совсем еще угасла в нем.

— А как называется эта чуда-юда? — спросил он в первый день Дергачева, кивая на почерневшую от времени покосившуюся церквушку.

Монастыри, церкви, часовенки возникали здесь в давние времена не просто так, а, как правило, в ознаменование какого-либо явления. Например, Никон, будучи соловецким иеромонахом, плыл к устью реки Онеги «и во время то от великого морского волнения едва не потопихомся, но спасение получахом, водрузихом на том месте святый крест».

Церковь, над реставрацией которой второй год бился Дергачев, появилась на свет по менее чудесному поводу. Говорили, что на этом месте кого-то порешили гулящие люди, то ли монаха, отправившегося в Москву с чудотворными мощами, то ли торгового человека. Как бы то ни было, церковка получилась на диво — складная, стройная, она вошла во все местные путеводители…