Короткая летняя ночь шла на убыль. Мазин присел на скамеечку перед камином и принялся разбивать кочергой несгоревшие поленья. Дрова дымились, выбрасывая из-под пепла темно-красные искры. Потянуло теплом.
— Валерий скорее всего ни при чем, хотя и ложится в схему. Если всплывет, что его отношения с мачехой сомнительны, получится типичная буржуазная судебная хроника. У них там проще. А тут копайся, пока не обнаружишь, что убийца — старик Демьяныч, который застрелил Калугина потому, что тот неодобрительно отозвался о качестве его меда.
— Такой вариант нам не грозит.
— Не гаси во мне чувство юмора, Борис. После трудового года не так-то просто отыскать оптимальное решение в этой дикой ситуации.
Игорь Николаевич снова занялся поленьями.
— Не спится, молодые люди?
Мазин обернулся. Его давно не называли молодым человеком. Из своей комнаты вышел Кушнарев.
— Не спится, — согласился Сосновский сухо, показывая, что к болтовне он не расположен.
— Разрешите пободрствовать вместе? — не уловил интонации архитектор. — Вы, доктор, давно навешали Михал Михалыча?
— Калугину доктор не требуется, — ответил Мазин.
Кушнарев нахмурил кустистые, сходящиеся на переносице брови.
— Как прикажете понимать?
— Убит Михаил Михайлович.
— Вот как… — произнес архитектор почти без изумления.
— Убит, и преступник неизвестен, — подтвердил Борис Михайлович.
— Вас это больше всего волнует?
Игорь Николаевич удивился.
— Разве вопрос, кто убил Калугина, незначительный?
— Важнее знать — почему? А вы спешите на расправу.
— Возмездие не расправа.
— Возмездие? Немного изменили слово «месть», и вам уже слышится благородный оттенок?
— Как всегда, оригинальны, Алексей Фомич? — спросил Сосновский.
— Нисколько. Я имею право так мыслить. Мне причиняли зло.
— И вы простили?
— Не в этом суть. Мне нанесли зло непоправимое. Понесут ли кару виновные или нет, моя судьба не понравится. Что же даст мне мстительное злорадство? Только черствит душу. Я не верю в графа Монте-Кристо. Любая месть, даже во имя справедливости, порождает новое зло. Где же конец?
— Месть и правосудие — вещи разные. Убийца нарушил закон.
— УК РСФСР? — перебил Кушнарев с иронией.
— Именно, — ответил Мазин серьезно. — Что толкнуло его на преступление — неизвестно. И его следует задержать, чтобы узнать истину.
— Истину? Вы самоуверенны. Ну что ж… Только без меня.
— Мы полагали, что Калугин был вашим другом. Кушнарев ответил без желчи и сарказма:
— Он опекал меня, как приблудившегося старого, беззубого пса.
Мазин отложил кочергу.
— Вы страдаете комплексом самоуничижения.
— Наверно. Хотя это и нехорошо. Здесь скрывается тайная гордость. Я несправедлив. Михаил заботился не из жалости, он считал это долгом.
— Что это значит?
Старик подумал, стоит ли пояснять.
— Долг не имеет отношения к смерти Михаила. Просто, когда он был неизвестен и мог навсегда остаться неизвестным, в то давно прошедшее время, мне понравились его рисунки, и я сказал об этом.
— Авторитетным лицам?
Кушнарев усмехнулся.
— Нет, самому Мише.
— Не много, — заметил Борис.
— Ошибаетесь…
— Не будем спорить. Вы поддержали его морально, и Калугин на долгие годы сохранил чувство благодарности?
— Именно. Хотя, возможно, не только благодарности.
— Выходит, человек любил вас, поддерживал, — настаивал Сосновский, — и вот он зверски убит. Сначала выстрелом в сердце, потом еще раз, ножом, потому что убийца счел свое дело не доведенным до конца. Неужели ж этого недостаточно, чтобы вызвать справедливый гнев?
Архитектор нервно заморгал.
— Как понять ваши слова? Вы обманули нас вечером? Когда сказали, что Миша жив?
— Я хотел посмотреть, как поведет себя преступник. Старик выпрямился.
— Мне отвратительны такие люди, как вы! Сосновский не нашелся, что ответить.
— За что такая немилость? — спросил Мазин серьезно.
— Нельзя ставить опыты на людях, живых или мертвых. Вы, как я понял, подозреваете кого-то из нас? Лично я всегда на месте.
И Кушнарев, круто повернувшись, выбежал из комнаты.
— Ненормальный старик, — буркнул Борис смущенно.
— Ты напрасно прервал Кушнарева, когда он сказал, что Калугин испытывал не только чувство благодарности. Ну чадно. Пошли к Валерию.
— Странно, что он сам не появляется. Слишком крепкий сон для такой ночи. Впрочем, кто-то идет. Люпус ин фабулис — легок на помине.
Сосновский ошибся. Протирая глаза, в гостиную вошел Олег. Он увидел людей за столом и надел очки. Заспанное лицо обрело свойственную ему деловитость.
Читать дальше