Павел Шестаков - Через лабиринт. Два дня в Дагезане

Надев пиджак и подтянув галстук, Козельский спустился на первый этаж к администратору.

Администратор, видимо, не так давно демобилизовался из армии. Это заметно было и по его новому офицерскому кителю без погон, и особенно по его манере держаться — умению слушать и отвечать на вопросы ясно и коротко.

— Простите, пришлось вас еще разок побеспокоить.

— Прошу, пожалуйста.

— Мне бы хотелось узнать, Стояновский останавливался в отдельном номере или в общем?

— Одну минутку. — Администратор полистал книгу приезжих. — Вот и соответствующая запись: номер двадцать три, второй этаж, двухместный.

— А нельзя ли взглянуть, кто жил вместе с ним?

— Конечно, можно. Прошу, пожалуйста. Брусков, корреспондент областной молодежной газеты.

При упоминании этой газеты Козельский поморщился. Вспомнил заметку, казавшуюся его лично. «На пути опасного преступника, — писал корреспондент, — вырос лейтенант Козельский». А дело-то было пустяковое. Потом ребята долго смеялись: «Вырос, а ума не вынес». Может быть, поэтому Вадим и не обратил внимания на фамилию Брусков, хотя она и показалась ему знакомой. Главным было то, что человека, жившего в одной комнате со Стояновским, можно разыскать.

— Разрешите записать? — Лейтенант протянул руку за книгой.

— Прошу, пожалуйста. Если желаете, вы этого товарища повидать можете. Товарищ Брусков сейчас живет в тридцать втором номере. Он работает над очерком о наших подпольщиках периода Великой Отечественной войны.

— Спасибо.

Козельский ринулся на третий этаж.

Тридцать второй номер оказался местным «люксом». Душ в нем, правда, временно не работал, зато плюша было больше, чем в комнате Козельского. Лейтенант ожидал увидеть пишущую машинку, пожелтевшие документы и стопку исписанных листков, но на столе у Брускова стояла обыкновенная банка с кабачковой икрой и лежало полбатона. Журналист подкреплял силы.

— Извините за вторжение.

Брусков смутился и стал сгребать со стола хлебные крошки.

— У меня к вам один вопрос.

Козельский протянул служебное удостоверение.

Валерий попытался накрыть икру и батон газетой.

— Очень приятно, очень приятно…

— Нужна ваша помощь. Конкретно вот что. Не встречался ли вам один из этих людей?

Вадим положил на стол фотографии.

Брусков перебрал их, поднося близко к носу, и после некоторого раздумья отложил снимок Стояновского.

— Это лицо мне знакомо.

— Где вы с ним встречались?

— Здесь, в гостинице. Мы жили в одном номере. Я тогда очерк писал — вернее, материал собирал, на химкомбинате. Это когда я узнал о Розе Ковальчук…

— Кто такая Роза Ковальчук?

— Героическая девушка. Разведчица партизанская.

— А… А об этом парне вы что-нибудь знаете?

— О нем ничего не знаю. Даже как зовут, не знаю. Да мы и не разговаривали ни разу. Он приехал, я спал. Утром ушел рано. Поток я видел его у дежурной. Вот и все. Больше не видел.

— И все-таки запомнили его неплохо?

Брусков потер пальцами подбородок.

— Видите ли, когда я увидел ботинки…

— Какие ботинки?

— В чемодане, в поезде…

Козельский даже хлопнул себя по лбу. Как же он сразу не вспомнил. Ну конечно, Брусков! Тот самый Брусков.

— Так это вы нашли чемодан?

— Ну да, я.

— Здорово! Меня зовут Вадим, между прочим.

Это «между прочим» Козельский позаимствовал у Мазина.

— А я Валерий.

— Слушай, Валерий, я читал твои показания, но там ни слова насчет ботинок, что они тебе известны.

— Я это сам только сейчас понял. Тогда я переволновался. Впервые пришлось с живым вором дело иметь. Да и огрел он меня так, что нога до сих пор болит. Так что про ботинки эти я тогда и не вспомнил. А потом стало что-то мерещиться. Как будто видел я где-то эти ботинки. Понятно, сначала подумал, что воображение разыгралось — мало ли таких «сапог»! А сейчас точно вспомнил, когда фото увидал. Я спал, а он вошел, топал этими ботинками, разбудил меня. Я лежал, злился. Ну вы-то хоть убийцу его нашли?

— Вот что, Валерий, — Козельский не ответил. — Я тебе, понимаешь, всего рассказать не могу. Но очень важно, что этот парень здесь делал, в Береговом. Может, что мелькнет у тебя в памяти, а?

Брусков покачал головой:

— Ничего. Если б знать такую петрушку…

Козельский засмеялся.

— Все так. «Если б знать…»

— Постой. Кажется, мелькнуло немного. Он у дежурной насчет оранжереи спрашивал. «Где у вас в городе оранжерея? Цветы там купить нельзя?» Я только обрывки разговора слышал.