Татьяна Степанова - Улыбка химеры

Эгле гибко изогнулась, приподнялась и поцеловала Газарова в губы. Разбудила. И он, еще полусонный, крепко обнял ее, прижал к себе.

Это были их дни, ночи мира и любви. И они всегда приходили за днями слез, обид и оскорблений, за днями денежных счетов, проигрышей, диких пьянок и отчаянного, тупого, сонного одиночества.

И это была жизнь. И ничего с этим поделать было уже невозможно, разве только перестать дышать. И все они — и брат, и Валерий Викторович Салютов, и его сын Филипп, и Глеб Китаев ничего в этом не понимали. Не способны были понять, хоть, наверное, и правда желали ей, Эгле Таураге, добра. Каждый по-своему.

* * *

В большом, даже, пожалуй, слишком большом, очень удобном, очень красивом и комфортабельном доме с подземным гаражом, спутниковой антенной, сауной, бильярдной, крытым небольшим бассейном, застекленными террасами-оранжереями и мини-спортзалом этой ночью тоже царила непривычная тишина.

Дом располагался в Ильинском на участке в полтора гектара леса, превращенного стараниями дизайнеров и садовников в настоящий ухоженный английский парк. Дом окружал высокий каменный забор с колючей проволокой наверху. А по ночам охранники спускали с цепи сторожевых собак-ротвейлеров, чтобы никто незваный не проник в парк и не потревожил покой обитателей дома.

Дом построил Валерий Викторович Салютов. И в этом доме некогда жила вся семья Салютовых. Но сейчас из всей семьи остались лишь тетка Полина Захаровна, маленькие внуки и вдова Марина Львовна.

Сам хозяин дома здесь в последние полтора месяца появлялся очень редко. Так редко, что ротвейлеры перестали его признавать и лаяли из своего вольера у ворот как на чужого.

Марина Львовна еще не ложилась. Сидела внизу, в холле в кресле у камина. Смотрела на багровые угли. В Ильинское она вернулась только к ужину. Ездила с шофером Равилем по магазинам. Заглянула в галерею «Актер» и к «Тиффани».

А вернувшись, узнала неприятные новости: у старшего сына Павлика внезапно подскочила температура. Причина крылась, конечно, в шотландском пони, подаренном Павлику на день рождения дедом Валерием Викторовичем. Шотландский пони захромал, и ему вызвали ветеринара из Москвы. Впечатлительный Павлик воспринял болезнь четвероногого друга со всей серьезностью, свойственной его четырехлетнему возрасту. С утра ревел в детской, не обращая внимания на уговоры няни. И по ее словам: «пожалуйста, наревел температуру».

Младший сын, двухгодовалый Валерик, названный в честь деда, за ужином тоже капризничал и отказывался есть. Няня сообщила: «Тревожится, переживает за братика. Такая крошка, а все сердцем чувствует». Дети были и правда очень привязаны друг к другу. И постоянно играли вместе, несмотря на два года разницы в возрасте.

Марина Льйовна вспомнила, что после смерти отца они почти не плакали. Она, Валерий Викторович, няня, Равиль и охранник Федя, постоянно живущий в доме, лгали детям, что «папа уехал и скоро вернется».

Марина Львовна очень боялась, что выжившая из ума тетка Полина Захаровна однажды не выдержит и проговорится старшему Павлику. И тот догадается, что ему лгут, что отец уже никогда не вернется домой.

Тетка Полина Захаровна давно действовала Марине на нервы. К ужину она выползла из своей комнаты и, сопровождаемая сиделкой, приковыляла к столу.

— Ну, что скажешь? — осведомилась она скрипучим голосом, уставившись на Марину Львовну выжидательно и неприязненно.

— А что мне сказать, Полина Захаровна?

— А то ты не знаешь? Небось только и думаешь, когда умру! Ничего, дождетесь... скоро... Недолго уже остается. Скоро всех вас освобожу.

Это повторялось каждый день, каждое утро, каждый вечер. За завтраком, обедом и ужином. Такие вот разговоры. Марина Львовна чувствовала, что нервы ее натягиваются, как нитка на шпульке. А тетка все скрипела, как старый сверчок: «Ничего, дождетесь... освобожу... Всех переживете. Всех позабудете. К мальчику моему ненаглядному Игоречку никто и на могилку из вас не придет. И меня в землю зароете. Скоро уже, скоро. А как умру, все мое выбросите-промотаете... Богатые! Конечно, куда уж... ничего, никого не жалко. Ничего моего — ни ковра, ни платьев, ни костюма бостонового. Все, все на помойку пойдет».

За последние два месяца тетка Полина Захаровна только и занималась тем, что вспоминала разные старые семейные драмы, оплакивала своего любимого внучатого племянника Игоря, ругала внучатую невестку Марину, зловеще предсказывала себе скорую смерть и гибель-разорение всему своему добру.