Татьяна Степанова - Улыбка химеры

Квартиру на Пятницкой проверили по домоуправлению. Это был блочный девятиэтажный шестиподъездный дом, весьма нелепо смотревшийся на фоне окружавших его особняков и доходных домов купеческой старой Москвы. Квартира восемь располагалась на втором этаже во втором подъезде, и в ней не было ни души. На звонки никто не отвечал. В домоуправлении ничего о сдаче квартиры внаем сказать не могли. По документам там проживала пенсионерка Годовская, ветеран войны. Домоуправ вспомнил: у нее дети в Америке, вроде бы старушка на Новый год собиралась за океан, навестить их. Может, и уехала, а квартиру, может, и правда сдала на несколько месяцев. Нет, нет, никаких молодых людей по указанным приметам вроде никто в доме не видел.

Засада из дома на Пятницкой была снята только в пятом часу утра, когда из дежурной части главка пришло сообщение о найденном на двенадцатом километре Рублевско-Успенского шоссе свежем трупе с явными признаками «разборочной расправы»: руки связаны и налицо два пулевых ранения в грудь и контрольное — в левый висок. Уже тогда они с Обуховым почувствовали, что дело неладно. А когда почти сразу пришли результаты дактилоскопии трупа и стало ясно, что убитый — Николай Дьяков-Легионер, они окончательно поняли, что их опередили.

Это было классическим концом классической разборки, как сказал Обухов: «крот» был ликвидирован, концы обрезаны. И кто же мог за всем этим стоять, как не...

Колосов смотрел на Катю: господи, ну, что она там лепечет? Какие-то факты, какая-то семья, какая-то Марина Салютова... Какая теперь может быть семья? Неужели не ясно, что дело казино рухнуло? Закончилось. И закончилось не ими. А тем, кто даже из тюрьмы способен нанести такой вот сокрушительный, ошеломляющий удар...

— Дай мне протокол осмотра места, — услышал он настойчивый Катин голос. — Я хочу сама посмотреть. Что-нибудь вы там нашли, ну?

— Гильзы, — ответил он и отметил, что Катя сразу же умолкла — поняла наконец, — две стреляные гильзы от «Макарова». На этот раз те, кто прикончил «крота», а судя по следам на снегу, их там было двое, даже не позаботились, чтобы найти их и забрать. Для них и для Миловадзе это уже не важно.

Катя вернула фотоснимки. В это время в дверь кабинета заглянул оперативник с какими-то бумагами.

— Никита Михалыч, посмотри, факс только что пришел из прокуратуры, — сказал он. — Копия вчерашнего допроса Миловадзе.

Пока Никита читал копию протокола, Катя медлила в дверях — ну? А может быть... А вдруг?

— Он все полностью отрицает, — Никита оторвался от бумаги. — Все. Внаглую. На все вопросы о Салютове, о казино, об убийствах отвечает «нет». А Дьякова-Легионера и того, что он с ним сидел три года в одной колонии, даже «вспомнить» не может. «Кто такой?» — интересуется у следователя. Конечно... на таких наших нынешних доказательствах против него он вполне может разыгрывать из себя святую невинность.

Катя открыла дверь: нет, чудес не бывает. Этот Миловадзе-Хванчкара, которого она никогда в глаза не видела и, слава богу, никогда не увидит, наверное, очень хитер. Хитер, жесток и умен. Гораздо умнее их и потому...

Значит, это все-таки разборка. А ей на какой-то миг показалось... Нет, нет, ей просто показалось. Она вспомнила, с какой неохотой в тот самый первый раз слушала Никиту. Ей так претило слово «разборка». Все это происходило так далеко от нее — на Луне. Да, видно, сердце не обманешь. И Кравченко тоже оказался прав, когда отговаривал ее.

Она шла по коридору розыска. А в голове вертелось: значит, это все-таки разборка, и все концы уже обрезаны, и «крот», почему-то оказавшийся Легионером (почему? как они это-то узнали?), мертв... И чудес на свете не бывает, потому что...

— Пропустите меня! Да пропустите же... Мне срочно нужно с кем-то поговорить — со следователем, с начальником вашим. Да какой еще, к черту, пропуск, какой паспорт... У меня нет паспорта, я его забыл... Да пропустите же меня!

Кто-то скандалил на проходной розыска. Возможно, жалобщик-сутяга. Его не пускали в управление без документов. А он словно не понимал увещеваний постового, не понимал очевидного, что пропуска заказываются вот тут рядом за углом, в бюро пропусков, при предъявлении паспорта.

Катя, проходя мимо, машинально заглянула на проходную. Кто там так кричит? Он пьян, что ли? Или не в себе? Что ему нужно? Заглянула и остановилась, увидев рядом с постовым... Филиппа Салютова. Он что-то горячо, почти истерически доказывал невозмутимому молоденькому сержанту — своему ровеснику. Катя сразу узнала Салютова-младшего. Он по-прежнему был в своем пальто, правда, теперь эта некогда дорогая и стильная вещь была испачкана и измята, словно старое одеяло.