Татьяна Степанова - Улыбка химеры

— А что такое? Что случилось? — повторил Китаев, чувствуя разом, что язык ему снова повинуется, пелена хмеля точно по волшебству рассеивается, а по спине снизу вверх поднимается противный липкий холодок.

— А то случилось, что ты «крота» проморгал у себя под самым носом, охранничек! — рявкнул Обухов. — Легионер сидел вместе с Хванчкарой. Они вместе сидели — в одной колонии, в одно время. Понял, нет? Он и есть не кто иной, как ваш «крот». И салютовский сынок все это время — в полной его власти. Если что, он — его следующая жертва. Ну? Уразумел наконец? Адреса быстро! Два раза, что ли, повторять!

Была долгая, долгая пауза. Потом Китаев снова обрел дар речи:

— Да, сейчас...

Спустя несколько минут он словно ошпаренный выскочил из бара в вестибюль. Ринулся было к лестнице — скорей наверх, в кабинет. Нельзя терять ни секунды. Но вдруг...

То, что он увидел, пригвоздило его к месту. Дверь парадного подъезда казино была распахнута настежь. В дверном проеме в пелене снега и пепельных сумерек Китаев увидел знакомую фигуру. Это был Салютов. Он стоял спиной к Китаеву на ступеньках Дома в одном пиджаке без пальто и словно не замечал ни ветра, ни снега.

В правой, безвольно повисшей плетью руке его был какой-то тускло блестевший предмет. Китаев, поняв, что это, глазам своим не верил — как же это... нет, невозможно... Это невозможно! Сейчас, когда стало ясно, что...

Салютов поднял руку, неловко, картинно, как в кино, приставил пистолет к виску и...

— Валерий Викторович, нет!! Нет, родной!! Подожди! Постой! Я прошу тебя — нет! Не надо! Выслушай сначала меня!

Он не узнавал своего голоса. Даже и не подозревал, что он, Глеб Китаев, вообще способен вот так кричать.

И все же Катя решила довести начатое дело до конца. И отчитаться о проделанной работе. А там — вольному — воля. Пусть Никита раз и навсегда зарубит себе на носу: она не из тех, кто тратит свое драгоценное время впустую. Ей поручили — она выполнила. И теперь костьми ляжет, как настоящий солдафон, чтобы доложить о выполнении.

Перед тем как снова (в который уж раз, наверное, в сотый!) пуститься в розыск, Катя долго и придирчиво изучала себя в карманном зеркальце. Нет, это уже чересчур — солдафон. Это так, для красного словца, для сгущения атмосферы. Все, кажется, у нас на месте, все в меру — и костюмчик, и макияж. Вот и славненько. И на душе от этих смотринсразу стало легче. А может быть, потому, что наконец-то кончился за окном этот снегопад, заваливший всю Москву белыми сугробами, небо очистилось от туч и выглянуло холодное робкое солнце.

Бесчувственное солнце зимы... О, нет, что угодно, только не это! — одернула себя Катя. Вечно тебя, дорогуша, тянет на романтические метафоры. Как ту блондинку из бара на улице Суворова, которой, впрочем, больше нет... под этим бесчувственным солнцем зимы. Фраза закончилась сама собой и все на той же минорной ноте. Нет, баста! Катя защелкнула пудреницу, бросила ее в ящик стола. И решительным шагом настоящего солдафона двинулась в розыск.

Кабинет Колосова был открыт, самого его где-то носило. А вся обстановка — распахнутый шкаф, брошенная на стул кожаная меховая куртка-пилот, армейский походный планшет, карманный фонарь и промокшие кожаные перчатки свидетельствовали, что эту ночь начальнику отдела убийств пришлось провести на выезде где-то в районе. Катя повесила куртку в шкаф, перчатки положила сушиться на батарею. Снова здорово, подумала она с досадой, опять ЧП! Надо сводку посмотреть, что случилось, может, для хроники что-нибудь любопытное попадется. Однако Никите не позавидуешь. Наверное, вернулся оттуда злой как дракон, продрогший и сейчас снова спровадит ее — потом, позже, не до тебя...

— Здравствуй, Катя.

Она оглянулась — наше вам с кисточкой, гениальный сыщик. Так и есть — ночь не спал: небрит, глаза красные, лицо обветрело и опухло.

— Здравствуй, — ответила она, усаживаясь. — Ну, не знаю, Никита, может, ты снова занят, но я у тебя не более десяти минут отниму, мне обязательно надо...

— Я тебя внимательно слушаю, — Колосов сел за стол.

Слушал он действительно внимательно. И вместе с тем отрешенно. Катя изо всех сил старалась до мельчайших деталей воспроизвести сцену в сауне, свой разговор с Мариной Салютовой и сцену в вестибюле. Чтобы он понял, что ее так насторожило и заинтриговало. Он не задал ей ни единого вопроса, ни разу не перебил. И это глухое, почти равнодушное молчание Катю обеспокоило.