Татьяна Степанова - Звезда на одну роль

— Он «голубой», что ли? Берберов вздохнул.

— Он просто парень с причудами. Большие причуды — большой талант. Художник. Да ты сам сейчас убедишься. А его вкусы...

— Ладно. — Кравченко усмехнулся. — О вкусах не спорят.

— Он несколько лет жил с одним спортсменом — прыгун какой-то. Кажется, с шестом прыгун, — сплетничал Берберов. — А год назад прыгун этот заключил контракт и укатил в Штаты, где и женился на олимпийской чемпионке по толканию ядра — негритянке. Так с Ванькой припадок был: таблетки глотал, еле в Склифосовского откачали. И теперь он один-одинешенек живет. Ну, прямо сирота казанская.

— Сирота? А это вон кто тогда с ним? — спросил Кравченко, указывая на блондина Арсеньева (на этот раз он был в белой кружевной размахайке, узорной жилетке и с замысловатой «залаченной» прической-бубикопфом, но без своего традиционного красного «Форда»), стоявшего у подиума вместе с высоким, атлетически сложенным парнем в отличнейшем смокинге.

— Ты же говорил, что Ванечку не знаешь! — хихикнул Берберов.

— Оказывается, встречались. Личико знакомое. Что это за тип с ним?

— Красивый, да? Я его не знаю, видел раза два здесь. С ним еще мальчишка всегда приходит, тоненький такой, словно дудочка. Сегодня что-то его нет, правда.

Тут из игорного зала вернулся Чугунов вместе с производителем моющих средств. Они с ходу заказали бутылку виски "Телефон Папы Римского:

Ват-69".

— Коктейли ваши на.., мне, — доверительно сообщил Чугунов официанту. — Если водки русской не держите, тащи скотскую.

Берберов под шумок тихонечко ретировался. А тут и программа началась. И на этот раз Кравченко не смеялся — держался как мог, созерцая Артуровых ряженых старушек. На его спутников показ мод произвел неожиданное действие. Производитель Полосухин растрогался, вспомнил молодость, выпил виски и уронил очки в блюдо с семгой. Чугунов тоже следил за демонстрацией внимательно и сочувственно.

— А для мужиков штой-то он ничего не представляет? А? Мы, што ль, не люди для него? Костюмы бы показал, польта...

— У него узкая специализация, — сообщил Кравченко. — Женский гардероб.

— Узкая? Ну-ну, на кота широко, на Полкана ужо. — Чугунов ослабил узел павлиньего галстука. — Ты чего, Вадь, не ешь? Ешь хорошенько. Коль пить нельзя, надо есть. Я в твои годы знаешь как лопал? В нищете ведь жили, не то что вы — избалованные. Эх, молодежь! Ешь, чтоб за ушами трещало!

— Я ем, Василь Василич, спасибо.

— Ты мне напомни потом дома, как этого, ну, портного-то фамилия. Со средствами у него как?

— Если подкинете — не откажется. Чугунов толкнул локтем Полосухина.

— Как, Михалыч, подкинем? Тряхнем мошной? Производитель моющих средств всхлипнул, опрокинул на себя рюмку и полез пальцем в блюдо, стараясь уловить скользкие очки. Кравченко вежливо помог ему.

— Чего еще-то здесь будет? — спросил, запинаясь, Полосухин. — Дискотека-то тут есть?

— Не спеши, сейчас увидим. — Чугунов задумчиво жевал.

«Флоралии» Ивана Арсеньева, демонстрируемые высокими изысканными молодыми людьми самого нежного возраста, оказались действительно очень необычным и впечатляющим зрелищем. Кравченко даже простил «хорьку» его прежнюю фамильярность, так ему понравилось увиденное. «Катю бы сюда!» — подумал он.

«Флоралии» были не чем иным, как удивительно искусными костюмами, созданными из живых цветов. Причудливые головные уборы, легкие, невесомые одежды из прозрачного шифона, украшенные лилиями, розами, гвоздиками, ирисами и сотней других цветов, названия которых не были знакомы Вадиму. Их аромат клубился в зале, побеждая запах и спиртного, и сигаретного дыма, и жирной пищи. Даже дорогие духи и те разом поблекли. А юноши-модели демонстрировали все новые и новые фантастические, сказочные «флоралии». Венец-корона из белоснежных лилий, прихотливые извивы плюща, каскад пурпурных роз, колышущиеся, словно гигантские изумрудные страусовые перья, листья папоротников — некое подобие волшебного воротника-опахала. Гирлянды-пояса из фиолетовых ирисов и розовых гвоздик ярко выделялись на загорелой коже.

И люди, и цветы казались юными, свежими, прекрасными. И обнаженное тело, едва прикрытое нежными разноцветными бутонами, походило на плоть оживших античных статуй. Публике все это великолепие очень нравилось — в зале то и дело раздавались бурные аплодисменты.

В заключение Арсеньев представил композицию по мотивам картины Николя Пуссена «Царство Флоры». Взору публики с вежливыми пояснениями под мелодичную музыку были представлены все ее герои. В ролях нимф и самой богини садов и парков выступали все те же накрашенные мальчики: Флора с рогом изобилия, осыпающая притихший от восхищения зал душистыми лепестками, задумчивый Нарцисс, влюбленный Гиацинт, нимфа Клития, превращенная в подсолнух.