Никита Филатов - Последняя ночь майора Виноградова

— Надо же, прямо про меня… Это откуда?

— «Макбет». У меня есть — в переводе Пастернака. И еще одно издание, одиннадцатого года…

— Тысяча восемьсот одиннадцатого? — Виноградов бы не удивился, половину зарплаты Виктор тратил на книги.

— Нет, девятьсот одиннадцатого. Я покажу тебе.

— Спасибо, в следующий раз. Так что посоветуешь?

Барков поморщился и почесал за ухом:

— Поганые дела у твоих ребятишек!

— Витя, это я и сам знаю.

— Ох, не нравится мне все…

— Ты не стони. Говори толком, если есть о чем.

— Саныч, может, пошлешь их куда подальше?

— Нельзя. Некрасиво! Банкиры — они как дети. Заигрались в свои акции, биржи, дивиденды… Грех беззащитных под танком бросать. Растопчут.

— Платят хорошо?

— Нормально. Не в этом дело. Мы в ответе за тех, кого приручили.

— Раньше ты говорил это об агентуре. Я помню.

— Времена меняются. Ну?

— Если все, что ты мне вчера рассказал, правда…

— Не знаю!

— Видишь, даже этого ты не знаешь. А просишь, чтоб я…

В общем, Барков был, конечно, прав.

— Все верно, Витя. Извини. Чаю еще нальешь?

— Давай подставляй… — Виноградовский приятель не пил, не курил, соблюдал православные посты и вечерами медитировал на балконе под музыку даосских монахов. — Даже не знаю, что посоветовать.

— Да не нужны мне советы. Мне нужны люди — в форме, с оружием. И доступ в компьютер.

— Подумай еще раз, Саныч.

— Тот мужик — сволочь! Тихонин с Чайкиным тоже не подарок, но в этом случае их капитально подставили…

— В следующий раз умнее будут.

— Следующего раза может вообще не быть! Мальчишки с самолюбием, отдавать не собираются ни цента.

— Значит, завалят их. Или калеками сделают.

— Из-за той сволочи. Так?

— В общем, да. Пусть заявление напишут в РУОП, если подстраховать, то…

Виноградов поднял глаза на собеседника:

— Издеваешься?

— Да нет, я так…

Барков помолчал, помешивая ложкой остывающий чай:

— А что ты, собственно, задумал?

— Не знаю.

— Брось!

— Нет, действительно, еще толком не решил. Есть наметки какие-то, но пока… Понимаешь, силой этого гада признаться не заставишь. Во-первых, опасно, а потом — никому не нужно такое доказательство. Под паяльником каждый что угодно подтвердит! Бандюганы это прекрасно знают, лучше нас с тобой.

— Что-то другое нужно.

— Именно! Записи, что ли, собственноручные… Должен же такой человек вести какую-нибудь «черную» бухгалтерию? Он же финансист, а у них это в крови. Может, дискета какая-нибудь с паролем?

— Вряд ли. Дураков сейчас все меньше, грамотные стали.

— Лучше, конечно, чтоб он сам признался.

— По своей воле? И явку с повинной написал? Снялся на камеру! Эй, ты что? Спать собрался?

Виноградов прикрыл веки и вытянулся в кресле, закинув на затылок скрещенные пальцы рук, — так ему легче думалось.

— А что такое совесть? В некотором роде это замполит души…

Владимир Александрович только крякнул — пользуясь тем, что из замкнутого пространства «жигулевского» салона деться было некуда, Барков уже второй час безнаказанно удовлетворял свою страсть к словоблудию.

— Витя! Еще слово — и я тебя убью… Вот этой вот штукой. — Костистый парень в комбинезоне поудобнее перехватил ручку видеокамеры и сделал вид, что примеривается для беспощадного удара: — Честью клянусь, казенного имущества не пожалею!

Лучше всех чувствовал себя водитель — тихонько посапывая, он отгородился от мирских тревог заслуженным сном рабочего человека.

— Темнеет.

— Скоро он, а?

— Мне сбегать поторопить?

Барков поискал, к чему бы применить избыток энергии. Нащупал тангенту радиостанции:

— Эй, как вы там? Скучаете?

— Ждем-с! — прохрипел динамик.

— Скоро. Успеете размяться.

В автобусе группы захвата, закамуфлированном под аварийную машину «Ленгаза», было, конечно, попросторнее. Но и народу туда набилось значительно больше. Причем самый маленький весил шесть пудов — без автомата и амуниции.

Хорошо хоть, никто не курил…

— Смотри!

Из парадной вышел седой, с безукоризненным пробором мужчина. Замшевый плащ и шейный платок замысловатой расцветки придавали ему вид несколько богемный, что органически дополнялось не сходящей с лица гримасой легкого, ни к чему не обязывающего инакомыслия. Нос картошкой, породистые губы…

— Неужели он?

— То-очно! Еще в этом фильме играл, как его…

— Гестаповца?

— Да нет, про бандитов! Комедия, как же ее… Забыл.