Степан Мазур - Цена слова

— Аванс что ли получил? — Брякнул я, и подскочил, намереваясь пинком достать родителя. Ведь знает, что не люблю, когда зовёт рыжим. И всё равно зовёт. Знает, как взбесить. На драку нарывается. Сейчас я с ним разберусь!

Рефлексы «Железного Данилы» как его прозвали в Афгане, отреагировали на покушение, и бьющая нога зависла в воздухе. Пришлось прыгать по деревянному настилу на одной. Не второй же ногой вертушку в челюсть делать. Не на спарринге.

— Не успеешь, — угадал мою мысль отец. — Одна подсечка и ты на полу. Беспомощный и уязвимый. — Батя хмыкнул и отпустил ногу.

Мы часто развлекались подобными тренировками. Отец так и не смог до конца выжать из себя бойца, человека войны. А мне спорт полезен. Боевые навыки никогда не бывают лишними. Я в этом убеждался в десятках драк на улицах.

Наша деревня любила кулачные бои и проверки на прочность. Сверстники мутузили друг друга, один на один или группой на группу. За школой на большой перемене, после уроков, на выходных. Везде, было бы желание кулаками помахать. А на каникулах, в свободное от сельских дел время, устраивали целые баталии. Мой цвет волос многим не по нраву. С самого детства пришлось доказывать свободу выбора — а быть рыжим, это мой выбор по праву рождения — кулаками. Лысым ходить не любил, так что пришлось ломать носы.

— Батя, так не честно. Почему вы с мамой русые, а я рыжий? Давай чисто по-мужски разберёмся с этим вопросом. — Я встал в стойку, изображая крутого голливудского парня. Отец всегда злиться, когда я показываю готовность к драке. На войне нет никакой готовности, никаких правил и церемоний. Либо молниеносный бой, либо старая с косой под боком. Это он привил с детства, научив драться быстро, резко и заканчивать драку одним-двумя ударами.

Отец посмотрел, как будто в первый раз увидел, цокнул:

— Да кто тебя знает? Обгорел. В деревне роддома не было. А пока до ближайшего в Сохах доехали… Ты же неугомонный. Всё тебе неймётся чем-то выделиться.

— Так, всё, нападай. Сейчас посмотрим, кому неймётся.

Железный Данила хмыкнул, неторопливо поставил старый, ещё советский кожаный портфель с инструментами на скамейку и в три молниеносных движения уложил меня на пол. Большой как медведь, на вид такой же неуклюжий, а двигался он на зависть всем атлетам.

— Сколько раз говорить? Никаких стоек!

— Не вопрос. — Легко согласился я. — Тогда никаких «рыжих»? По крайней мере, во время обеда.

Отец, смеясь, подал руку, рывком поднимая с пола. Заговорщицки понизил голос:

— Ты в школе генетику получше изучай. В наше время генетика считалась лженаукой и была под полным запретом. Поэтому никто не спрашивал о цвете глаз и волос. Понял? — И коварно добавил шёпотом. — Все только подозревали…

— Да какая генетика в девятом классе? — Возмутился я. — У нас биологиня едва дышит. Может в старших классах будет поинтересней? Да только нет в нашей школе десятого-одиннадцатого класса. Сам знаешь. Придётся ехать в город, в техникум. Буду электриком как ты. Подлая судьба, да? Ещё можно трактористом или… этим… как его… О! Иждивенцем!

— Ты чего городишь? — Отец обозначил подзатыльник и когда я уклонился, подмигнул. — Пойдём обедать, разговор есть. Там и разберёмся, кто кому будет иждивенцем.

Я вдохнул свежего, морозного воздуха и зашёл на кухню вслед за отцом.

На столе горячий, наваристый борщ с мясом истончал ароматные запахи, зверски раззадоривающие вкусовые рецепторы. Деревянная резная ложка сама легла в вымытые руки. Я сразу побольше зачерпнул свежей сметаны — вкуснее, чем майонез и полезнее, подхватил кусок хлеба и с энтузиазмом принялся за обед. После работы на свежем воздухе мог уничтожить несколько порций. Силы надо восстанавливать. Как иначе боевого электрика побороть?

Отец ел медленно, степенно, насыщаясь постепенно. Ему спешить некуда, пятнадцатый год обедает по графику — привык ощущать время. Всё больше переглядывался с матерью. Что-то замыслили.

Мать вовсе не ела. Сидела, замерев, ожидая, пока глава семейства начнёт разговор. Волнуется почему-то.

«Железный Даниила» посмотрел в большие, ясные глаза жены, кивнул:

— Всё получается. К лету переезжаем.

Ложка замерла у самого рта.

— Переезжаем? — Переспросил я, моля небо, что не ослышался.

Деревня в печёнках сидела. Ненавидел её всей душой. Вымирающий серый клочок жизни. Вся жизнь в городе.

Туда. Только туда! Из глуши в жизнь!!!

Мать расцвела в улыбке. Придвинулась, обняла меня.