Федор Московцев - Темные изумрудные волны

А днём, сидя в купе, она, движимая необъяснимым порывом, раскрыла сумку, достала тетрадку, и вскоре на одной из чистых страниц появилось стихотворение.

Втроём они сидели в ресторане «Август» – Андрей, Мариам, и Олег Краснов, прибывший накануне в Волгоград. Играла электронная музыка – какой-то причудливый рисунок из звуковых лоскутков. Чувствовалась усталость автора, отсутствие у него желания создавать что-то новое.

Сидя рядом с Андреем и слушая сидящего напротив неё Краснова, Мариам делала удивлённое лицо и держалась чрезвычайно скромно; это могло заставить сомневаться в её уме, но создавало впечатление, что она бесхитростная, искренняя, и порядочная девушка. Она держалась свободно и естественно с несколькими близкими подругами, с которыми была знакома ещё со школы. В обществе других женщин, включая жён друзей Андрея, она восторгалась, соглашалась, и молчала. Если же ей выказывал внимание интересный и остроумный мужчина, она напускала на себя ещё большую скромность и застенчивость, и, потупив взгляд с прелестной робостью, вдруг бросала игривое замечание, которое было особенно пикантно своей неожиданностью и воспринималось как выражение особой симпатии, так как исходило из столь сдержанных уст, и из столь скрытной души. Не кокетничая, не меняя позы, не прибегая к каким бы то ни было уловкам, только чуть прищурив глаза и сделав быструю гримаску губами, она внушала мужчинам лестные для их самолюбия мысли. Даже Второв, с которым был «подписан пакт о ненападении», пытался заигрывать с нею.

– … я чувствую себя смертельно уставшим человеком, – сказал Краснов, которому недавно исполнилось тридцать шесть. – Всё, что мне нужно – отпуск… минимум на год.

– Что вы говорите? – изумлённо воскликнула Мариам, и, подперев рукой подбородок, незаметно для других зевнула.

Ей было скучно, она и не хотела сюда идти, полностью доверяя мужу, но Андрей упросил составить им компанию, чтобы не оставлять её дома одну.

– Да… – оживился Краснов, – Во мне накопилось столько усталости, даже не знаю, хватит ли года. Если раньше я легко управлялся с сотней дел, то теперь любая, даже незначительная работа, или поручение, вызывает во мне такую негативную реакцию, и такое стойкое отвращение, что пора задуматься об увольнении.

– У меня тоже было такое, когда я увольнялся из Бюро СМЭ, – сказал Андрей.

– Ты уволился, и что потом? Как ты справился с ситуацией?

– Да так, – уклончиво ответил Андрей, не рассказывать же в присутствии жены про Абхазию, – двадцать четыре года – это не тридцать шесть.

Отодвинув пустую тарелку, Краснов налил всем вина, и поднял тост за Мариам, а в лице её и за свою супругу, с которой прожил уже пятнадцать лет, и за это время она стала ему почти как родственница, – родная душа. Все выпили.

Андрей вспомнил недавнее признание Краснова – у него не было близости с женой полтора года. «Мы с ней как родня, а родственников не трахают», – сказал он тогда.

«Неужели так бывает?» – удивился Андрей.

Чтобы выручить Мариам, он попросил её рассказать про поездку в Израиль. В любой компании Мариам нравилось описывать всё, что касалось их взаимоотношений с Андреем, особенно свадьбу и свадебное путешествие. И она приступила к рассказу. Во вступлении прозвучало то, что именно в этом ресторане произошла их помолвка.

По мере того, как повествование приближалось к посещению Стены Плача, Андрей всё больше хмурился. Он отчётливо вспомнил знойный день, бронетранспортёр, пёструю толпу, и выдранный из блокнота листок в клеточку. Собираясь написать на нём стандартный набор пожеланий – успех в делах, семейное счастье, здоровых красивых детишек – в последнее мгновенье он вдруг передумал, и написал следующее:

«Ещё хотя бы раз увидеть Катю».

И, свернув листок, вложил поглубже между камней.

Сменили музыку. Зазвучали завораживающие переборы гитары, зацикленные синтезаторные секвенции, лиричная труба, фортепиано. А уникальный бархатный голос брал испепеляющей искренностью, эта вычурная баллада ни секунды не звучала вульгарно.