Татьяна Степанова - Родео для прекрасных дам

— Это вечером двенадцатого? — уточнила Марьяна.

— Да, он обниматься полез — он, когда пьет, заводится с пол-оборота. Ну, я думала, все как обычно у нас произойдет. А он… он начал ко мне сзади пристраиваться. Я говорю — нет, нельзя, я не хочу. А он насильно. Я его оттолкнула, а он меня за горло, на постель лицом вниз и… Да с проститутками так не поступают, не то что с любовницами! — Юлия задыхалась. — Варвары, скоты, животные! Думают, если они боссы, а мы их секретарши — то им по нас катками ездить можно. В общем, я съездила его по морде, вырвалась, кое-как оделась, схватила свои вещи и ушла.

— Это правда? — спросила Марьяна.

— Правда. А сказать про такую правду кому-то… это… Господи, какой стыд, — Олейникова отвернулась.

Катя смотрела не на нее — на Марьяну. Взгляд у нее был странный, когда она слушала все эти признания. Катя видела — Марьяна сразу же и бесповоротно поверила Олейниковой. Она поверила бы ей, даже если бы та в дополнение ко всему сказала им о том, что там, в двести втором номере, у Владлена Ермолаевича Авдюкова внезапно выросли перепончатые крылья и он, превратившись в упыря, вылетел в окно и промчался над залитой лунным светом гладью воды. Марьяна поверила бы всему. Потому что она готова была сейчас принять на веру любую небылицу из разряда о том, какие они все гады.

«Так мы далеко не уедем. С такой пристрастностью. С таким настроением ума», — грустно подумала Катя.

— Хорошо, спасибо за правду, — сказала Марьяна Олейниковой. — Пока все это между нами. В суде озвучишь в самом крайнем случае, если иного выхода не будет. Поняла?

— Поняла. Теперь я могу идти домой? — Олейникова растерянно смотрела на них.

— Иди. Постой, мы сейчас поможем тебе яблоки собрать.

У Зинаиды Александровны был день рождения. Из гостей были только ее подруги.

И невесело было за праздничным столом. Наступил вечер, смеркалось. На столе мерцали зажженные свечи. После застолья три подруги сидели в узкой лоджии на плетеном диване. Курили, смотрели, как носятся неугомонные стрижи.

Кот Батон примостился тут же, на пороге лоджии. Одним глазом смотрел на мимолетных стрижей, другим — на праздничный стол. Шоколадный торт его не привлекал, а вот сливки в изящном фарфоровом молочнике соблазняли. Казалось бы, пока все в лоджии — действуй, прыгай на стол, хозяйничай, слизывай сливки. Потом наслаждайся жизнью — точи о дверцы горки из карельской березы острые когти, мяукай басом, качайся на шторах. Ан нет, не получится, потому что на пороге лоджии сидеть надо — надо слушать, о чем говорят, а вдруг пропустишь что интересное?

— Орест так тебе и не позвонил? Даже с днем рождения не поздравил? — спросила, обращаясь к Зинаиде Александровне, Светлана Петровна. Батон чутко насторожил уши — и чего говорят, что обсуждают, зачем?

— Нет.

— Телефон передай, пожалуйста, — это попросила у Зинаиды Александровны другая ее подруга, Нателла Георгиевна. Взяла телефон и начала названивать — ясно же, что себе домой. И ни ответа, ни привета.

— Нет его? — спросила Светлана Петровна.

— Он, наверное, забыл про мой день рождения, — Зинаида Александровна произнесла это с грустью.

— Он про все на свете забыл, — голос Нателлы Георгиевны звучал глухо.

— Я чайник новый поставлю? Будем чай пить, девочки, — Зинаида Александровна встала и отправилась на кухню.

Кот Батон поплелся за ней, преданно путаясь под ногами. Она наклонилась, погладила его. Взяла из хрустальной вазы на столе печенье, намазала сливочным маслом и угостила Батона. Кот съел печенье, облизнулся — охо-хо, и правда — одна радость и осталась — поесть. А прежде-то, прежде! Разве такие дни рождения были прежде? Кот помнил, как еще на старой, любимой им квартире в Козицком переулке справлялись дни рождения его хозяйки. Сколько бывало народа — ужас. Раздвигался овальный стол в просторной гостиной. Целый вечер сначала звучал рояль, потом включалась мощная стереосистема. Танцевали, пили, смеялись, потом вызывали такси и ехали в ночной ресторан. Потом мчались на Речной вокзал и еще куда-то за город, — куда, кот не шал, потому что его туда, даже котенком малым, несмышленым, естественно, не брали.

Все было с размахом, потому что тогда был еще жив муж хозяйки Зинаиды Александровны — Михаил Анатольевич Вирта. И машина, на которой он разбился, еще была цела-целехонька. И ботинки его стояли в прихожей, и модные галстуки висели в шкафу, и таблетки от сердца, которые он всегда принимал, были на своем месте, и вообще — в доме чувствовалась жизнь, задор, в доме пахло мужчиной. И не надо было сдавать свою кровную квартиру, родовое, потомственное гнездо в Козицком переулке, какому-то там дипломату британского разлива, потому что в доме был муж, глава семейства, который и так все имел и доставал, который содержал и квартиру, и знаменитую тещу свою — бывшую приму Большого театра, и жену свою Зинаиду Александровну, и даже Батона, еще не страдавшего ожирением.