Татьяна Степанова - Родео для прекрасных дам

— Мы поругались, — ответила Олейникова. — Он был пьян.

— И поэтому вы так вдруг уехали?

— Именно поэтому.

— Но он ведь и до этого был нетрезвый. И накануне вы выпивали вместе в баре.

— Это было не так, по-другому. А в этот раз он напился по-скотски.

— Он что, поднял на вас руку, ударил вас? — спросила Марьяна.

Катя наблюдала за ними. Что ж, этого и следовало ожидать. Любовница выдвинула самый простой аргумент своего внезапного бегства. Сейчас она скажет с подачи Марьяны: «Да, он ударил меня, пьяная скотина, и я не выдержала, ушла». И об эти ее незатейливые показания (правду или, быть может, наскоро придуманную ложь) разобьются все их подозрения. Но отчего она так нервничает? Вон и лицо у нее даже изменилось…

— Он… напился, — сказала Олейникова. — А я не могла этого больше выносить. Мне стало противно, тошно… Я и сама была пьяная, не помнила себя. Это был мгновенный порыв — я выскочила из номера, спустилась вниз, села в машину и уехала.

Это прозвучало так фальшиво, что она и сама это почувствовала.

— Но вы ведь успели собрать свои вещи, — заметила Марьяна.

— У меня почти не было с собой вещей.

— Разве к ужину в ресторане не положено переодеваться в вечернее платье?

— Все, что у меня было, я покидала в дорожную сумку.

— И вы продолжаете утверждать, что это был мгновенный порыв?

Олейникова угрюмо молчала.

— По-моему, Юля, вы все-таки не осознаете, в какой скверной ситуации вы находитесь, — сказала Марьяна. — Ну, что делать, что делать… Когда спохватитесь, поздно будет. Убегая этакой Золушкой с бала, вы закрыли за собой дверь номера?

— Я не взяла ключа.

— Значит, вы оставили дверь незапертой?

— Я ее захлопнула. Он мог сам подняться и закрыть ее на ключ. Я же говорю вам, когда я уходила, он был живой-здоровый!

«А вот это правда, — подумала Катя. — Кислоту Авдюков глотнул уже позднее. Если все же это она подменила бутылку, то она рассчитывала на то, что некому будет оказать ему первую помощь и вызвать врачей».

— Вы видели кого-нибудь внизу, в холле? — спросила Марьяна.

— Не помню, кажется, никого там не было, я вышла и пошла к стоянке.

— Почему вы не хотите сказать нам всей правды? — резко и одновременно укоризненно бросила Марьяна.

— Я говорю то, что было на самом деле. Авдюкова я не убивала.

— Того, что было на самом деле, вы не говорите, Юля, — возразила Марьяна. — Я бы могла вас заставить сказать. И прямо сейчас.

— Как? — Олейникова напряглась.

— Есть разные способы. Есть много разных способов, — Марьяна отодвинула протокол. — Есть вещи, о которых не принято говорить. И которые неприятно, больно вспоминать.

— Но я…

— От ваших показаний зависит очень многое. В том числе и ваше дальнейшее положение. Я уже говорила — я не хочу на вас давить. Вы умная женщина. Вы сами должны подумать о том, что может произойти с вами дальше. Лично мне очень бы не хотелось, чтобы на следующую нашу беседу вас привезли из Волоколамской тюрьмы под конвоем в наручниках.

— Но я не убивала!

— Авдюков умер спустя полтора часа после вашего бегства из отеля. Странного бегства, которое вы почему-то не хотите нам правдиво и вразумительно объяснить, — вмешалась и Катя. — Неужели вы до сих пор не поняли: и там, в отеле, и здесь, на работе, именно вас все в первую очередь и подозревают в убийстве вашего любовника.

— Я даю вам два дня на раздумье, — сказала Марьяна, поднявшись. — Вот мой телефон. Вы позвоните мне. Иначе все для вас и для меня усложнится. И у меня уже не будет ни возможностей, ни желания вытащить вас из этой беды.

Олейникова протянула руку. Жест, каким она взяла визитку, был неуверенным и неловким.

День выдался почти по-летнему жарким. В конце мая такие дни — верная примета грядущего июльского зноя, духоты, пожаров на торфяных болотах. Но сейчас дышалось легко. Небо было голубым и безоблачным.

Светлана Петровна сидела в гамаке в глубине сада. Сад — яблони и вишни владимирка — сохранился за домом еще с прежних, дачных времен. Во время строительства кирпичного особняка на месте старой генеральской дачи она с трудом уговорила Авдюкова пощадить эти тенистые раскидистые кроны и узловатые, корявые стволы, давно уже не плодоносящие.

Было два часа — самое обеденное время, но Светлана Петровна обедать не торопилась. Она полулежала в гамаке, смотрела на солнечные пятна на траве, на свои ноги, на разношенные плетеные босоножки без задников, перебирая в памяти и то, что было давным-давно, и то, что случилось совсем недавно.