Татьяна Степанова - Темный инстинкт

До отдела доехали быстро, а там…

— У нас тут ЧП небольшое приключилось: тараканов в здании морят. — Сидоров вел их не к самому отделу, а к какому-то покосившемуся флигельку на заднем дворе, пристроенному к милицейским гаражам. — Так что здесь нам придется с вами разговаривать.

— Это что ж, КПЗ ваше? Или как там это у вас называется — СИЗО? — с кривой усмешкой осведомился Зверев.

— Что вы, Григорий Иванович. Это наш паспортный стол. И участковые у нас тут находятся, когда сутки дежурят. А вот мой коллега, — Сидоров кивнул на поджидавшего их на крыльце молодца в форме. — Пройдите к нему в кабинет, Григорий Иванович. Да не волнуйтесь вы! Пара-тройка вопросиков всего к вам будет. А вы, уважаемый, — теперь Сидоров ослепительно улыбался Корсакову, — сюда, пожалуйста. В это вот помещеньице. А вы, будьте ласковы, — он отстранил рукой Файруза, — или в коридорчике обождите, а лучше на свежем воздухе. А еще лучше бы…

«Убрались к чертовой бабушке, — мысленно продолжил Мещерский. — Дудки тебе, Шурик».

— Пойдемте, Агахан, не будем настаивать, — Мещерский вежливенько повлек за собой упиравшегося секретаря. — Посидите в машине, а я потом пойду и все узнаю.

Словом, Марина Ивановна будет в курсе всего, здесь происшедшего.

И действительно, выждав минут пять, он вернулся к флигелю. Открыл фанерную дверь на тугой пружине и очутился в коридоре, куда выходило шесть измызганных дверей. Оглянулся, ну и нищета! Характерная, впрочем, для большинства провинциальных кутузок.

На двери первого кабинета красовалась приколотая ржавыми кнопками бумажка: «Паспортный стол. Прием с 12 до 16 по понедельникам и четвергам, остальные дни — с 10 до 14».

— Вы не имеете права говорить со мной таким хамским тоном!

«Корсаков визжит. Уже. Что он там с ним делает? Лупит, что ли?» — Мещерский подкрался к двери, за которой теперь глухо бубнили два голоса. Поминутно озираясь, приник к ней ухом: что там происходит? Отчего любовничек так взвился? К сожалению, эта дверь, в отличие от входной, отличалась лучшей звукоизоляцией. Оставалось только переминаться с ноги на ногу и гадать, что творится в кабинете. А там…

— ВОТ, МИЛ ДРУГ, НАМ ВСЕ ИЗВЕСТНО. — Едва только они уселись — Корсаков на старый клеенчатый стул в узком закутке между подоконником и облезлым сейфом, смахивавшим на поставленный торчком гроб, а Сидоров за гладкий и пустой письменный стол с поцарапанной столешницей, — опер двинулся в лобовую атаку без всяких там вступлений и подходов, психологических комбинаций и логических ловушек, а по-простому, напрямик через лес и глухие болота:

— Учти, чистосердечное признание и по новому УК — самое веское из смягчающих обстоятельств.

Корсаков потрясение молчал.

— Ну? Усек? Тогда я слушаю вас внимательно, Дмитрий… — Сидоров достал из среднего ящика пухлый блокнот и полистал его. — Дмитрий Анатольевич, тысяча девятьсот шестьдесят шестого года рождения, русский, образование высшее, уроженец города Люберцы Московской .области, военнообязанный, постоянного места работы не имеет, а имеет профессию музыканта и музыкального критика — чудно, я о таких профессиях что-то не слыхал прежде. Ну да ладно, сейчас много всего нового… Ну? — он блеснул белозубой улыбкой.

— Что?

— Не понимаешь меня?

— Нет.

— Или отказываешься понимать?

— А что именно я должен понять? — Корсаков стиснул в кулаки крупные руки, костяшки его пальцев побелели. — Что вообще тут происходит? Объясните.

— А то происходит, что я возьму вот этот квиточек, — Сидоров снова потянулся к ящику, — видишь, это документик такой? Очень неприятный документик — протокол о задержании подозреваемого называется. Поставлю вот здесь сегодняшнюю дату, время — восемь сорок пять, твою фамилию, имя, отчество…

— Да за что меня задерживать?!

— А ты не знаешь?

— Нет и.., и вы не имеете права мне тыкать.

— Не имею права, — Сидоров горько вздохнул. — А ты пожалуйся на меня. Давай-давай. Ну? Если желание сохранится.., после суда.

— После какого суда? За что меня судить?!

— ЗА УБИЙСТВО.

— За убийство?! АНДРЕЯ?!

Сидоров кивнул. И тут его оглушил тот самый крик, который был слышен даже в коридоре:

— Вы не имеете права говорить со мной таким хамским тоном! Вы.., вы что.., совсем уже.., совсем… Я не убивал его. Вы.., да вы просто издеваетесь! Какие у вас доказательства есть, чтобы бросать мне в лицо такие обвинения? — Лицо Корсакова покрылось бисеринками пота. Крашеная челка упала на глаза, он отбросил ее, запустил руку себе в волосы. — Такие чудовищные нелепые обвинения?!