Эллери Куин - Девять месяцев до убийства

— Я и сам в состоянии выбрать, чем занять свое время, — холодно ответил я.

— Вы совершенно правы, Ватсон, — сказал он. — Ну, мне пора отправляться. Не знаю, когда я снова вернусь сюда. Но обещаю, что немедленно дам вам знать, когда вернусь.

С этими словами он быстро вышел, оставив меня в гневе, наедине с чашкой чая, которую только что принесла миссис Хадсон.

Постепенно у меня зародился план, который совершенно расходился с указаниями Холмса. Я еще не закончил завтрака, а план этот уже принял отчетливые очертания. День я скоротал за чтением уникальной брошюры, которую нашел в книжном шкафу Холмса — о роли пчел в убийствах — их либо заставляли продуцировать отравленный мед, либо провоцировали к тому, чтобы они всем роем набрасывались на жертву. Брошюра была напечатана без указания имени автора, но четкий и точный стиль выдавал авторство Холмса. Дождавшись сумерек, я приступил к осуществлению своего замысла.

Я собирался, изображая любителя развлечений из высшего света, отправиться в «Ангела и Корону», и был вполне уверен, что вовсе не буду там выглядеть белой вороной — ведь многие из записных великосветских гуляк в Лондоне регулярно посещают пивные такого рода — ради острых ощущений. Я поспешил домой и облачился в вечерний костюм. Цилиндр и накидка придали моему гардеробу окончательный лоск. Я производил — в чем убедился, поглядев в зеркало, — даже значительно более элегантное впечатление, чем ожидал. Я сунул в карман заряженный револьвер, вышел на улицу, остановил кэб и сказал, куда ехать — в «Ангела и Корону».

Холмса я там не увидел — вероятно, он еще не пришел. Действительно, притон был ужасен. Длинный пивной зал наполнял такой чад от множества масляных светильников, что начинали слезиться глаза. Облака табачного дыма колыхались в воздухе. Никогда раньше мне не доводилось видеть более разношерстной публики, чем та, которая сидела тут за грубо сколоченными столами. Мрачного вида ласкары с многочисленных грузовых барж, караванами шедших по Темзе, подозрительные выходцы с Востока, шведы, африканцы, опустившиеся европейцы. Я уж не говорю о цвете местного общества. Словом, притон в изобилии собрал все то, что варилось в огромном котле величайшего города в мире. Сомнительного свойства припр. авой в этом котле были женщины — самого различного возраста и конституции. Большинство из них находилось в достойном всяческого сожаления состоянии увядания. Лишь немногие сохраняли некоторую привлекательность— самые молодые, едва ступившие на дорогу, ведущую к пропасти.

Одна из них сразу же направилась ко мне, стоило мне найти место и заказать пинту крепкого портера. Она присела за мой столик и принялась без всякого стеснения разглядывать меня.

Это была симпатичная миниатюрная особа, но ее дерзкий взгляд и бесцеремонное поведение не оставляли никаких сомнений относительно питаемых ею намерений.

— Привет, дорогуша. Как насчет того, чтобы угостить девушку вермутом с джином?

Я собрался было отвергнуть эту честь, но тут стоявший рядом кельнер, с внешностью вышибалы, воскликнул:

— Джин с тоником для дамы! — и стал проталкиваться к бару.

Без сомнения, этот человек получал свою долю от продажи того алкоголя, на который девица заставляла раскошелиться свои жертвы.

Девушка уселась на кресло против меня и положила грязноватую руку поверх моей. Я отдернул свою. На ее густо накрашенных губах появилась было неуверенная улыбка, но она все же сказала вкрадчивым голосом:

— Ты такой застенчивый, дорогуша. Стоит ли так скромничать?

— Собственно, я пришел выпить наскоро стаканчик — и не более того, — сказал я.

Все это приключение уже не казалось мне таким увлекательным, каким виделось поначалу.

— Конечно, конечно, милый ты мой, такие аристократы, как ты, всегда заходят только за тем, чтобы пропустить стакашек, а потом, разумеется чисто случайно, обнаруживают, что здесь есть и кое-что еще.

Вернулся кельнер с запотевшим бокалом. Он долго осуществлял какие-то манипуляции с кучкой мелочи, выложенной мною на стол, причем я уверен, что он взял на несколько пенсов больше, чем следовало. Но я решил нс заострять на этом внимания.

— Меня зовут Полли, дорогуша. А тебя как?

— Хоукинс, — сказал я не моргнув глазом. — Сэм Хо-укинс.

— Значит, Хоукинс, сказала она и засмеялась. — Ну-ну. Это совсем другое дело, чем, скажем, Смит. Просто диву даешься, сколько сюда приходит Смитов. Смит на Смите.

Ответить мне не пришлось, даже если бы я и нашелся, что ей сказать: общее внимание привлек безобразный дебош в противоположном углу пивной. Гориллоподобный моряк вдруг заревел от злости и перевернул стол — так он торопился схватить другого посетителя, щуплого китайца, который, видимо, чем-то насолил ему. Какое-то мгновение казалось, что азиату больше не жить — так был разъярен этот моряк. Но тут их бросился разнимать какой-то человек. У него были кустистые брови, бычий затылок, а руки — что твое бревно. Внушительные размеры разгневанного моряка не произвели на него ни малейшего впечатления. Этот человек, столь неожиданно пришедший на помощь китайцу, нанес матросу мощный удар в солнечное сплетение. Удар вышел сокрушительным, и крик моряка, который словно переломился пополам от боли, разнесся по всей пивной. Коренастый человек подскочил к великану и нанес второй удар, на этот раз — в подбородок. Голова нарушителя спокойствия откинулась назад, а глаза утратили осмысленное выражение. Противник его подставил плечо и взвалил великана на себя, будто мешок с мукой. Затем выпрямился и в абсолютной тишине двинулся к выходу; он нес бесчувственное тело так, будто моряк был не тяжелее ребенка. Затем открыл дверь и выбросил его на улицу.