Халькис сумел замести следы своего преступления, его поразил сердечный приступ. Его ослабленный организм не вынес волнений предшествующих дней.
— Да, но… — начал было Сампсон.
Эллери усмехнулся:
— Я уже догадываюсь, о чем вы хотите спросить меня. Если Халькис умер вскоре после того, как убил Гримшо, кто же тогда после его похорон поместил в гроб труп Гримшо?
Без сомнения, здесь на сцену выходит какой-то третий человек — тот, кто обнаружил труп Гримшо и решил, что гроб Халькиса будет великолепнейшим местом, где его можно спрятать. Почему этот неизвестный гробокопатель не оповестил полицию о своей находке — почему он сплавил ее втихомолку? Потому что хотел от живых и мертвых из дома Халькисов отвратить дальнейшие несчастья и похоронить все это дело в буквальном смысле слова. Частностей мы здесь касаться не будем. Этой третьей личностью, которая великолепнейшим образом вписывается в нашу теорию, является человек, который снял деньги со своего банковского счета и исчез, в тот момент, когда ему приказали постоянно быть в пределах досягаемости. Человек, который уклонился от участия в неожиданной эксгумации, ибо опасался, что его нервы не выдержат такого, и он выдаст себя. Я имею в виду Аллана Чейни, племянника Джорджа Халькиса. — С улыбкой, не свободной от тщеславия, Эллери заключил: — Думаю, господа, что как только мы найдем Чейни, дело будет окончательно раскрыто.
Во второй раз, с тех пор как Эллери начал свой доклад, подал голос инспектор:
— Но кто украл завещание из сейфа? Это был Чейни?
— Скорее всего, нет, — ответил Эллери. — Самый весомый повод для кражи завещания был у Гильберта Слоуна. Он единственный пострадал от его изменения. А кража документа, которую осуществил Слоун, не имела ничего общего с тем преступлением. Впрочем, у нас нет никаких доказательств того, что это сделал Слоун.
Сампсона уже заботило другое.
— Но как вы объясните вечерние визиты в отель к Гримшо — накануне его убийства?
Эллери сделал широкий жест:
— Суета сует и всяческая суета, Сампсон. Они не имеют совершенно никакого значения. Видите ли, Гримшо…
Постучали. На цыпочках вошел детектив Джонсон, неслышно проскользнул к инспектору и шепнул:
— Там, за дверью, мисс Бретт, шеф… Она настаивает, чтобы ее впустили.
— Она хочет видеть меня?
Джонсон сказал извиняющимся тоном:
— Она хотела бы поговорить с мистером Эллери Квином, шеф…
— Впустите ее.
Джонсон открыл дверь, и мужчины встали, приветствуя даму. Сегодня Джоан выглядела особенно экстравагантно, но под глазами у нее были тени, и она слегка пошатывалась, когда переступала через порог.
— Вы хотели бы поговорить с мистером Квином? — сварливо спросил инбйектор. — Как видите, у нас совещание.
— Я думаю, это очень важно, инспектор…
Эллери поспешил вмешаться:
— У нее есть известия от Чейни!
Она покачала головой. Эллери наморщил лоб.
— Простите, мисс Бретт. Позвольте представить вам: мистер Нокс, мистер Сампсон…
Прокурор кивнул, а Нокс заметил:
— Уже имел удовольствие….
Воцарилось неловкое молчание. Эллери предложил даме стул.
— Я не знаю, как это объяснить, — начала Джоан, нервно теребя свои перчатки. — Может, вы посчитаете, что все это просто глупости, мне и самой сейчас кажется невероятным, что я…
Эллери сказал ободряюще:
— Вы обнаружили что-то новое, мисс Бретт? Или вы что-нибудь вспомнили и теперь хотите сообщить нам?
— Да. Я имею в виду… я забыла рассказать кое-что, — она говорила тоненьким детским голоском, который так отличался от ее прежнего, самоуверенного тона, — кое-что о чайных чашках.
— О чайных чашках! — вырвалось у Эллери.
— Вот именно! В тот день, когда я откатила сервировочный столик с посудой от письменного стола в нишу — я припоминаю сейчас — с чашками все обстояло иначе. Вы обнаружили три использованных чашки, когда обследовали посуду… А мне вдруг вспомнилось, что днем после похорон, когда я отодвигала столик в сторону, на нем стояла лишь одна использованная чашка…
Эллери так и подпрыгнул. Все его ликование мигом улетучилось, вокруг рта вырисовались глубокие морщины.
— Подумайте еще раз, уверены ли вы в точности своих показаний? — проговорил он хмуро. — От ваших слов зависит теперь все. Значит, вы утверждаете, что во вторник на подносе стояли две чистые чашки и одна — со следами от чая?
— Вот именно. На этот раз я вполне уверена. Я точно помню, что в использованной чашке остался чай, а вся остальная посуда явно была нетронутой.
Читать дальше