Георгий Персиков - Дело о Сумерках богов

Родин ухмыльнулся, покачав головой, проворно сбежал по ступенькам и запрыгнул в коляску. По дороге долго думал про мадам Ледянскую. Голос с хрипотцой, низкий и приятный, а сама какая-то вся угловатая, нескладная. Одевается в черное, что только подчеркивает ее изможденную худобу, а выдающую возраст шею прячет под затейливым разноцветным боа.

«Что же ее может беспокоить? Снова депрессия, если только она всерьез заболела, а не просто внимание привлекает, – думал он, поймав себя на мысли, что ему почему-то стало ее немного жаль. – Судя по резким сменам настроения и густой вуали, под которой без труда угадываются красные от слез глаза, дело может быть в кокаиновой зависимости или мигренях. Впрочем, одно другого не исключает. Как непросто, должно быть, ходить в старых девах: душа еще цветет, как яблонька по весне, а тело уже огорчает первыми признаками старения…»

Родин еще посокрушался немного по слегка навязчивой и, по-видимому, очень несчастной Елизавете и принял решение оказать ей самый теплый прием, задействовав все свои душевные и профессиональные ресурсы.

Раннее утреннее солнце заглядывало в высокие окна докторского дома. Родин, усевшись за свой стол и изучая список дел на день, допивал ароматный кофе. Сегодня к нему записалась на прием Ледянская – причем время ей было назначено непривычно раннее. Родин хмыкнул.

Елизавета Николаевна Ледянская была известной в Старокузнецке персоной. Уже не юная, зато с возрастом не просто узнавшая, а сама назначившая себе цену дама была местной поэтессой. Модные веяния доходили и до глухой провинции, поэтому Ледянская была в курсе всех последних тенденций и ваяла свой образ и стихи в сообразности с ними.

Последние несколько лет, после долгого увлечения темой тяжелой крестьянской жизни, закрепощенности простых женщин и освобождения простого народа от гнета тяжкой работы, поэтесса из демократки суфражистского толка эволюционировала в романтическую даму с примесью модного декаданса.

Теперь она воздыхала по рыцарским романам, одевалась в подчеркивающие ее в чем-то даже болезненную худобу платья, рассуждала о трагической судьбе женщины, склонной к тонким чувствам, страдала о несовершенстве, подлости и низости окружающего мира, а также интриговала весь город стихами о некой запретной и тайной любви.

Родин, исходя из общей картины, подозревал у нее алкогольную зависимость. Но внешность Елизаветы Николаевны была, стоило признать, более чем эффектной. Высокая, тонкая, с большими драматическими серыми глазами и длинными каштановыми волосами, уложенными на греческий манер, она умела показать себя. Особенно хорошо она владела актерским искусством и, выступая в салонах со своими стихами, неизменно вызывала взволнованные чувства у мужчин и зависть у женщин. Немудрено, что такая персона была одной из любимых героинь слухов Старокузнецка.

Ледянской было назначено на десять часов. Родин взглянул на часы, вздохнул и перешел в рабочий кабинет.

С опозданием на двадцать минут (приходить вовремя женщине, к тому же поэтессе, считалось и вовсе зазорным) Елизавета Николаевна появилась у дверей его кабинета.

– Доброе утро! – поздоровался Родин, поклонившись. Ледянская, по новой моде коротко кивнув, ответила:

– Чудесное утро! В нем есть тонкость начала жизни дня и печаль его увядания. Правда, в последнее время я слишком рано встаю. Знаете, не могу уснуть, страдаю от бессонницы…

Родин предложил гостье присесть и отведать кофе. Ледянская согласилась. Георгий позвонил и попросил горничную принести кофейник, воды и каких-нибудь сладостей полегче. Судя по настроению поэтессы, она была расположена к долгому разговору, вероятно, с падениями в обморок и другими красивыми жестами, потому было бы лучше ее сперва немного накормить.

– Ну что же, Елизавета Николаевна, как ваши дела? Что вас беспокоит? Рассказывайте все, не бойтесь, ведь я же врач, – улыбнулся Родин.

Ледянская кокетливо взглянула на него исподлобья, повернулась вполоборота и, периодически посматривая на врача в особенно важных моментах, начала рассказ:

– Знаете, Родин, в последнее время я себя чувствую совершенно кошмарно. Нет, правда, я даже не помню, когда мне было бы хуже! Я страдаю бессонницей. Каждую ночь не могу заснуть, весь вечер в голову лезут разные мысли… – она бросила взгляд на доктора. – Потом, едва заснув, тут же просыпаюсь от мигреней. Господи, какие страшные мигрени! Мне кажется, что моя голова просто разваливается на сотни маленьких кусочков, каждый из которых болит и тоже раскалывается! – поэтесса заломила руки в жесте, показывающем эту картину. – И до обеда я страдаю, а затем еще полдня мучаюсь оттого, что хочется спать и совсем не хочется жить! Невозможно!..