Георгий Персиков: Дело о Медвежьем посохе

© Г. Персиков, 2016

© ООО «Издательство АСТ», 2016

«Георгий Персиков – яркий и свежий русский писатель. Он написал исторический детектив, захватывающий, головокружительный, с дерзким сюжетом.

По этому зеркалу можно гадать о нашем загадочном будущем и не менее таинственном прошлом.

Адские блики, чья-то дикая гримаса, чернота, и вдруг в тихом мерцании всплывает вечный Китеж-град…»

«Ретродетектив Георгия Персикова – готовый сценарий для успешного приключенческого фильма».

Блестящие солдаты и мореходы, бесстрашные и азартные торговые люди – год за годом, верста за верстою отодвигали они границы России на восток. Девятнадцатый век ознаменовался тем, что исследователи добрались до естественных природных границ империи. Их встретило соленое море – ни конца ни краю. Однако неугомонный Иван Крузенштерн нашел-таки остатнюю землю за буйными волнами, которая на целое столетие стала краем великой державы. Остров Сахалин диковинной рыбой на тысячу верст растянулся между Японским и Охотским морями. Лакомая была та земля. И китайцы на нее зуб имели, да получили укорот и от ворот поворот. И японцы зарились на Карафуто, как они именовали остров, но уступили его за Северо-Курильскую гряду. Прочно утвердилась здесь власть государя императора, но не нашли высшие государственные чины иного применения новому приобретению, кроме как учредить здесь каторгу. Пример Британской империи, имевшей для тюремных нужд целый австралийский континент, оказался заразительным. И потянулись через всю бескрайнюю страну пешие этапы – по два-три года отнимала дорога. Не все каторжане добирались до места отбывания наказания. Но те, кто прибывал на остров, устраивались здесь надолго. Ибо Сахалин был узилищем для каторжных первого разряда – осужденных на срок свыше двенадцати лет или же сосланных и вовсе бессрочно.

Главный город острова Александровский пост, который в Петербурге чаще именовали Александровск-Сахалинский, был главным же каторжным пунктом. Больше половины населения составляли служивые люди – армейские, пограничники, из тюремного ведомства, полицейские да жандармы. Как ни заманивали государевы министры вольных поселенцев, да мало желающих находилось ехать на край земли да в суровую тайгу. И хоть храм в Александровске был побольше иных в Чите или в Хабаровске, а дощатая мостовая длиною превосходила променад в Иркутске – все одно, неналаженный быт не прельщал даже самых неизбалованных. Ибо солнце над городом показывалось реже, нежели наступают великие праздники. Чаще об острые сопки царапали мохнатые брюшки низкие тучи. Дожди лили – как пьяница горькую себе в глотку. А зимней порой двух-, а то и трехсаженные сугробы укутывали дома и всю окрестность.

Тем не менее своя светская жизнь бурлила и в сем медвежьем углу. Год как преставилась знаменитая одесситка Сонька Золотая Ручка, посмотреть на которую в игорные и питейные дома захаживали самые высокие чины с супругами. Старожилы до сих пор с удовольствием вспоминали посиделки с живым классиком литературы Антоном Павловичем Чеховым. Ну а именитые генералы да адмиралы, почитай, каждый год прибывали в Александровск – с инспекцией или в экспедицию. Три Брата – скалы у входа в бухту – встречали и провожали великое множество кораблей.

Горный инженер Михаил Кононыхин мечтал поселиться на Николаевской улице. И чтобы его жилище вровень стояло с домами островных аристократов. Где-нибудь между высшими чинами каторжного управления да поближе к застекленной на французский манер террасе самого господина губернатора. Да только где уж там!

– Ох, Миша, романтика романтикой, но я-то верила, что буду воспитывать детей, а ты зарабатывать! – жаловалась супруга Анна, служившая учительницей. – Я не ропщу, просто денег опять нет…

Попивая горький китайский чаек в своей крошечной гостиной, Михаил Степанович постоянно предавался фантазиям – как он находит богатые залежи угля или могучую жилу руды, после чего жизнь его непременно меняется к лучшему. Однако бесплодны были эти грезы, как просоленный песок береговой линии. Впрочем, некоторые перемены на днях наступили. Инженер настолько боялся сглазить свое счастье, что даже с Аннушкой не поделился новыми надеждами.