Росс Томас - Смерть в Сингапуре [сборник]

— Но вы же могли заработать пару-тройку баксов. Они же валялись под ногами, и вам ведь не составило бы труда нагнуться и подобрать их?

— Пожалуй, не составило бы.

Вновь он остановился у самой двери.

— Раз вы все сделали не за деньги, так за что же?

Я ответил не сразу, а Деметер, собственно, никуда и не торопился.

— Из-за сладких карамелек и голодных детей. А может, больных котят и потерявшихся щенков.

Деметер чуть кивнул, словно показывая, что вроде бы понял.

— Что ж, это тоже ответ. Как раз тот, которого можно было ожидать от вас.

— Другого у меня нет, — признался я.

И действительно, другого ответа я найти не смог, даже после ухода Деметера, когда я долго стоял у стола, положив руки на телефонную трубку и пытаясь решить, кому я должен позвонить в Роттердам и следует ли мне вообще звонить туда.

В самолет, вылетающий из Темпельхофа [20] Аэропорт Западного Берлина. в аэропорт Кельн — Бонн, он поднялся последним. Да еще долго не мог найти билет, оказавшийся во внутреннем кармане пиджака. Он весь вспотел, лицо раскраснелось, а англичанка-стюардесса терпеливо ждала окончания поисков.

Наконец, бормоча извинения, он протянул ей билет, и стюардесса одарила его ослепительной улыбкой. Сидение рядом со мной пустовало, и он направился ко мне, задевая пухлым бриф-кейсом локти пассажиров, сидевших вдоль прохода. На сиденье он буквально рухнул, невысокого роста, приземистый, пожалуй, даже толстый, в коричневом, ужасно сшитом костюме из толстой шерсти и темно-коричневой бесформенной шляпе, надвинутой на уши.

Бриф-кейс засунул между ног, застегнул ремень безопасности, шляпу не снял. Наклонившись вперед, уставился в окно. Как раз в этот момент тягач потянул самолет к началу взлетной полосы. При разгоне он так крепко сжимал подлокотники, что побелели костяшки пальцев. Когда же он понял, что пилот не впервые поднимает машину в воздух, откинулся на спинку сиденья, достал пачку сигарет, сунул одну в рот и прикурил от деревянной спички. Выпустил струю дыма и оценивающе взглянул на меня, как бы прикидывая, расположен ли сосед к светской беседе.

Я провел в Берлине три дня, уик-энд плюс пятница, потратил много денег и возвращался с больной головой. Останавливался я в отеле «Зоопарк», где смешивали точно такие же мартини, как и по всей Европе, за исключением разве что бара «У Гарри» в Венеции. Теперь меня мучило похмелье, и я надеялся подремать час или около того, пока самолет, взлетев в Берлине, не приземлится в Бонне.

Но мужчина, плюхнувшийся на соседнее сиденье, настроился на разговор. Даже с закрытыми глазами, чуть ли не кожей, я ощущал его стремление подобрать подходящий предлог. Надо отметить, ничего оригинальною он не придумал.

— Вы летите в Кельн?

— Нет, — глаз я не открывал. — Я лечу в Бонн.

— Как хорошо! Мне тоже в Бонн, — то есть мы тут же оказались в одной лодке.

— Моя фамилия Маас, — он схватил и крепко пожал мою руку.

Пришлось открыть глаза:

— Я — Маккоркл. Рад познакомиться.

— Ага! Так вы не немец? Но вы так хорошо говорите по-немецки.

— Я прожил здесь довольно долго.

— Лучший способ выучить язык, — одобрительно покивал Маас, — пожить в стране, где на нем говорят.

Самолет летел заданным курсом, а мы с Маасом неспешно беседовали о Бонне и Берлине, об оценке некоторыми американцами ситуации в Германии. Голова у меня по-прежнему болела. Чувствовал я себя ужасно.

Маас, похоже, понял, в чем дело. Порылся в пухлом бриф-кейсе и выудил поллитровую бутылку «Стейнхаузера» [21] Марка рейнского вина. . Предусмотрительный мне попался сосед. «Стейнхаузер» лучше пить охлажденным и запивать пивом. Мы пили его теплым из двух серебряных стаканчиков, также оказавшихся в бриф-кейсе. И когда внизу показались шпили кафедрального собора Кельна, между нами установились дружеские отношения. Во всяком случае, я предложил Маасу подвезти его в Бонн.

— Вы очень добры. Я, конечно, обременяю вас. Но премного благодарен. Не будем останавливаться на полпути. Раз уж открыли бутылку, надо ее добить.

За этим дело не стало, и вскорости Маас засунул в бриф-кейс уже ненужные серебряные стаканчики. При посадке самолет лишь пару раз тряхнуло, и мы затрусили, к трапу под осуждающими взглядами двух стюардесс. Моя головная боль бесследно исчезла.

У Мааса был только бриф-кейс, и, дождавшись, когда выгрузят мой чемодан, мы направились к автостоянке. К моему удивлению, машину свою я нашел в целости и сохранности. Немецкие малолетние преступники умеют, как никто, вскрывать оставленные без присмотра машины и в этом деле дадут сто очков форы своим американским одногодкам. В тот год я ездил на «порше», и Маас рассыпался в комплиментах: