Росс Томас - Смерть в Сингапуре [сборник]

Что поражало меня более всего, так это отпущенный Сачетти срок — три дня, по прошествии которых мне надлежало покинуть Сингапур. Почему три дня, а не четыре или два, а то и вообще двадцать четыре часа? Ответ на эту загадку я мог получить только в одном месте, поэтому достал из кармана клочок бумаги и позвонил по записанному на нек номеру.

Мне ответила женщина, и ей пришлось кричать, чтобы я мог разобрать произнесенные ею слова на фоне гремящей музыки. Она проорала: «Слушаю» — и я попросил капитана Нэша.

— Кого?

— Нэша. Капитана Нэша.

— Минуту.

— Нэш слушает.

— Это Которн.

— Привет. Я чувствовал, что вы позвоните.

— Вы, кажется, говорили, что у вас есть лодка.

— Ну, не такая уж большая, но на воде держится.

— Она доплывет до «Чикагской красавицы»?

— Конечно. Сегодня вечером?

— Я бы не стал откладывать наше путешествие на завтра.

— Вы получили приглашение?

— Нет.

— Понятно.

— Что это должно означать?

— Ничего особенного. Мы, конечно, оба американцы, но придется пойти на определенные…

— Сто долларов вас устроят? — я сразу понял, к чему он клонит.

— Американских?

— Американских.

— Тогда слушайте. Я — в Чайнатауне. На такси вы доберетесь до угла Саутбридж-роуд и Гросс-стрит. Там пересядьте на велорикшу и попросите отвезти вас к Толстухе Анни. Вас доставят по назначению.

— Хорошо. Когда?

— Приезжайте к восьми часам, и мы сможем перекусить перед дорогой.

— А что у Толстухи Анни, ресторан?

Нэш хохотнул.

— У нее публичный дом, приятель, или вы ожидали чего-то другого?

— Публичный дом, — повторил я и положил трубку.

Сингапур не засыпает круглые сутки, а в Чайнатауне, занимающем квадратную милю и застроенном домами под черепицей, жизнь бьет ключом и днем и ночью. На этой квадратной миле теснилось более ста тысяч человек, и один из старожилов, родившихся в Шанхае в 1898 году, как-то сказал мне, что Чайнатаун больше всего похож на Китай, каким тот был до падения императорской династии в 1912 году. Я думаю, что в Чайнатауне можно найти все, что душе угодно, от опия до бродячего музыканта, который споет за десятицентовик древнюю песню. Лишь уединению в Чайнатауне места нет — постоянно используется каждый квадратный фут, и койка, бывает, арендуется на несколько часов, если кто-то хочет отдохнуть. Краски слепят, и маленькие китайчата в красном, золотом, фиолетовом, на все лады расхваливают достоинства молодой собачатины и прошлогодних яиц.

Велорикша вез меня по улице Чин-Чу, криками разгоняя пешеходов, которые весело кричали что-то в ответ. Выстиранное белье, развешенное на длинных бамбуковых шестах, образовывало навес над мостовой, а уличные торговцы совали мне в лицо свои товары.

На лотках продавали и пирожные, и наживку для ловли рыбы, и рис, и обезьянок. Мастера по изготовлению ключей и кузнецы били молотками по металлу, иногда в такт музыке, китайской, американской или английской, льющейся из неумолкающих ни на минуту транзисторных приемников. Запахи грязи и пота смешивались с ароматами благовоний, сандалового дерева, жарящегося мяса, а над всем этим стоял гул человеческих голосов.

Заведение Толстухи Анни меня не впечатлило, и я даже спросил велорикшу, китайца среднего роста, потерявшего почти все зубы, туда ли он меня привез. Китаец закатил глаза, как бы описывая тысячу и одно удовольствие, ожидающие меня внутри, поэтому я заплатил ему доллар, хотя моя пятнадцатиминутная поездка стоила раза в три меньше, толкнул красную дверь и оказался в маленькой клетушке, где старуха сидела на низкой скамье и курила трубку с длинным-предлин-ным чубуком.

— Капитан Нэш, — назвал я пароль.

Она кивнула и указала трубкой на другую дверь. Вторая комната превосходила размерами первую. Там были столы, стулья. В углу находился бар, полки которого были уставлены бутылками. Посетителей, правда, я не заметил. Левую часть стойки бара занимал новенький блестящий кассобый аппарат. Рядом с ним на низком стуле сидела женщина весом никак не меньше трехсот фунтов.

Пока я пересекал комнату, она не сводила с меня черных, заплывших жиром глаз.

— Я ищу капитана Нэша.

— Он в гостиной, — она чуть шевельнула головой, указывая на дверь слева от бара. Затем голова вернулась в преж нее положение. Меня удивил ее голос, не только американским акцентом, но мягкостью, даже мелодичностью.

— Вы из Штатов? — спросила она.

— Лос-Анджелес.

Она кивнула.

— Я так и подумала. Потому-то Нэш и приходит сюда. Я сама из Штатов.