Дональд Олсон - Кровная родня

— Должен признать, что питаю слабость к загадкам. Но признаю, что это не дает мне права подвергать испытаниям других.

Скрытое большими дымчатыми очками, лицо Лиззи Фрейл выражало лишь полную безмятежность. Тревисс считал, что ей было около пятидесяти, хотя она выглядела более молодой.

— «Прошу вас прочесть стих 15 из Главы IV Книги Бытия (она цитировала его послание) и прийти ко мне на завтрак семнадцатого числа». По меньшей мере, интригующая записка.

— Полагаю, вы ознакомились с указанным стихом?

— Конечно.

— И он для вас ничего не значит?

— Ничего, кроме явного значения. Миссис Поттс прочла его. Он ей также ничего не говорит.

— Думаю, это ваша гувернантка?

— И моя подруга. Она сказала, что я должна быть готова к получению подобных посланий; оправдание суда, увы, не делает меня менее виновной в глазах публики. Она посоветовала мне не обращать внимания на вашу записку.

— А почему вы обратили внимание?

— Я уже сказала. Я была заинтригована. И к тому же много слышала о вас.

— О моей репутации, вовсе не надуманной, любителя загадок?

— Криминальных загадок, таинственных убийств, — уточнила она со спокойной откровенностью. — И я ничем не рискую, посетив вас. Я знаю все, что надо знать о последствиях вынесенного вердикта и возможности подвергнуть его сомнению.

И тогда Тревисс согласился с неизбежностью — он должен был дойти до конца.

— Расскажите мне немного о миссис Чивертон.

— Так ли это необходимо? Вы сами знаете, что мнение бедной родственницы о своей благодетельнице может быть лишь заинтересованным.

— Из того, что открылось на процессе, она вовсе не выглядела вашей благодетельницей. Скажите откровенно, вы ее ненавидели?

— Далеко не сразу. Вначале она мне просто не нравилась. Я ощущала к ней антипатию, какое-то предубеждение по причине того, кем она была; ибо она была тщеславной, пустой, глупой и бессердечной. Таких людей нельзя ненавидеть; их просто презирают.

— Мистер Чивертон был таким же?

— О нет. Дядюшка Чарлз был просто равнодушен; он попросту меня не замечал, но только из-за того, что был занят своими делами и не имел времени заботиться о других. Дела поглощали его полностью. И он вовсе не придавал особого значения своему богатству. Его интересовал лишь процесс его добывания. К тому же он обладал зачаточным чувством семейной ответственности. Он принял меня под свою крышу, когда я была ребенком, не из-за привязанности ко мне, а из-за того, что я была членом семьи. Его жена была не столь нейтральна по отношению ко мне, далеко не так. Она могла быть исключительно жестокой и недоброжелательной. Да, на суде я могла бы рассказать о ней много дурного и неприятного, но мой адвокат разубедил меня. Он не хотел, чтобы у суда сложилось впечатление, что я питала смертельную ненависть к старой даме.

— А почему она испытывала антипатию к вам?

— Я не говорила об антипатии… Я сказала бы скорее злость и зависть. Как человеческое существо, она была совершенно глупа и абсолютно лишена способностей и знала это. Несмотря на свое богатство и свои привилегии, эта женщина не имела никакой ценности и была неспособна на какие-либо поступки. Если бы она, к несчастью, потеряла все деньги, то оказалась бы полностью обезоруженной. Со мной все иначе. Я заставила себя учиться, добывать знания, чтобы быть способной в крайнем случае прокормить себя. Мысль о том, что я не нуждалась в ней, была для нее невыносимой. После смерти дядюшки Чарлза я решила уйти. Она даже не захотела об этом слышать. Она умоляла меня остаться, проливая наигранные слезы в своем обычном стиле избалованного дитяти. Тогда у нее и случился первый сердечный приступ. Обо всем этом много говорилось на процессе. Вам не скучно заново выслушивать все это?

— Я слышу это из ваших уст. А это совсем другое дело.

Он не стал просить ее вспоминать о годах, проведенных в этом лишенном привлекательности замке, хотя тот и выглядел зажиточным. Он догадывался, какими они были — старуха с возрастом становилась все более раздражительной, желчной и скупой, все более требовательной и с извращенным эгоизмом вживалась в свою роль полуинвалида.

— Если я правильно понял, она написала завещание, по которому все оставляла вам и завещала некоторые деньги двум слугам.

— Да. И обвинение извлекло из этого все возможное; они пытались внушить, что я шантажом вынудила ее сделать такое завещание, ибо угрожала покинуть ее. Но, как я объяснила, все произошло не совсем так. Конечно, она сделала такое завещание, дав мне приманку и побуждая остаться. Но поскольку я упорствовала в своем желании уйти, она заявила, что я могу забрать Поттс и Бенсона с собой, поскольку в этом случае она запрет замок и удалится в приют для престарелых. Но миссис Поттс и Бенсон очень дороги мне и далеко не молоды. В конце концов я осталась.