Потом я поехал в Ирландию. И мне сразу стало ясно, что у Эдварда не было никаких причин жаждать крови О’Брайана, совсем наоборот. Пригрозив показать любовную переписку Джудит ее отцу, Кавендиш только что не принудил ее к самоубийству. И она сказала об этом в своем последнем письме О’Брайану. Зная O’Брайана с его генами ирландца, никогда не забывающего причиненного зла – вы ведь сами, дядя, говорили мне, что у него долгая память, – зная его неумение прощать, его мрачный юмор, узнав, наконец, о его страстной любви к Джудит Фиер, – я вдруг сразу твердо уяснил, что он способен ждать мести годами и при случае нанести удар.
А уяснив, принялся соображать, насколько факты дела укладываются в версию мести. Ясно, что О’Брайан должен был каким-то способом поставить Кавендиша в положение, в котором тот вынужден будет в него стрелять, а потом не сможет ни от чего отвертеться. Ему надо было, чтобы Кавендиш прошел через те же мучения, что и Джудит, – мучения животного, попавшего в силки. О себе О’Брайан думал в последнюю очередь – врачи так и так его приговорили. Проблема казалась неразрешимой – технически. Я попытался поставить себя в положение О’Брайана и начал с самого простого. Как ему удалось заманить Кавендиша в садовый домик? И тут я вдруг вспомнил про записку, написанную ему Лючией. «Я должна видеть тебя сегодня ночью, – говорилось в ней. – Неужели нельзя забыть все, что случилось после того, как… Жди меня в садовом домике после ужина, когда все разойдутся по своим комнатам» и т.д. Допустим теперь, что О’Брайан, получив эту записку, незаметно положил ее на туалетный столик в комнате Кавендиша или куда-нибудь еще. Раньше Лючия была его любовницей, и смысл второго предложения мог быть ему вполне ясен; имени О’Брайана в записке не было, так что Кавендиш вполне мог предположить, что она адресована ему. Это было мое первое, так сказать, прозрение. С помощью записки О’Брайан мог заманить Кавендиша в садовый домик, будучи при этом уверен, что тот никому не скажет, куда идет.
Итак, Кавендиш и О’Брайан в садовом домике. В какой-то момент О’Брайан направляет на гостя пистолет – как если бы его вдруг обуяла безумная жажда убийства. Он делает шаг в сторону Кавендиша. Но стрелять не собирается – это означало бы дать ему уйти на тот свет слишком легко. Он приближается к Кавендишу почти вплотную, чтобы тот мог схватиться за дуло, вполне натурально затевает потасовку, придавливает его палец к спусковому крючку – а пистолет-то на него направлен, – и тут приходит конец Фергюсу O‘Брайану и наступает момент отмщения. Конечно, он рисковал. Риск заключался в том, что Кавендиш вполне мог вернуться в дом и рассказать всем, что случилось. Но О’Брайан ставил на психологию – недаром он, движимый неиссякающим чувством ненависти, месяцами изучал характер Кавендиша. И победил. Конечно, он еще раньше предпринял некоторые шаги, чтобы затруднить Кавендишу возможность описать реальную ситуацию. Для начала он все подстроил так, чтобы Кавендиш вроде бы должен был желать его смерти: во-первых, он увел у него Лючию и, во-вторых, зная о финансовых бедах Кавендиша, отписал Джорджии в завещании кучу денег. Именно эти два мотива заставили нас с самого начала заподозрить Эдварда. Что касается истории с Джудит Фиер, мне кажется, он не хотел, чтобы она всплыла, по крайней мере, сам и шагу не сделал в эту сторону; тем более забавно, что именно тот давний эпизод окончательно убедил полицию в том, что убийца – Кавендиш.
Таковы были мои рассуждения, и ни один из имеющихся в нашем распоряжении фактов не противоречил версии, согласно которой О’Брайан заманил Кавендиша в садовый домик и вынудил его сделаться убийцей. К тому же ему сыграл на руку снег, на что он сначала, естественно, не мог рассчитывать. Но дальше старина Эдвард повел себя более изобретательно, чем предполагал О’Брайан. «Убийца» не мог заставить себя изложить факты как они есть – рассказ прозвучал бы слишком фантастично и только переключил бы всеобщее внимание на те причины, по которым он мог желать смерти О’Брайана. Тогда Кавендиш и решил замаскировать гибель О’Брайана под самоубийство. Сам он никаких улик, за вычетом царапин на руке О’Брайана и сломанной запонки, не оставил. А следы на снегу стали блестящей импровизацией. Вообще, если подумать, захватывающее зрелище: дуэль живого и мертвого.
И точно, оба слушателя были явно захвачены. Филипп Старлинг следовал за рассуждениями Найджела, давая им про себя острую критическую оценку – это было видно по его лицу. Выражение лица сэра Джона постепенно менялось от раздраженного недоверия к скепсису и наконец к настороженному одобрению специалиста. Найджел продолжал:
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу