Дэн Симмонс - Пятое сердце

Если только Колумбовы гвардейцы полковника Райса или снайперы агента Драммонда не увидят и не застрелят Лукана раньше.

Холмс знал, что этого не произойдет.

Часы, которые он положил на пол в узкой полоске света, показывали ровно одиннадцать, когда оркестр заиграл президентский гимн; это означало, что Кливленд начал подниматься на трибуну. Холмс, лежа в позе эмбриона под тяжелыми проводами, заполнявшими почти весь ящик, продолжал смотреть в щель, но не видел никакого движения. Сейчас президент был легкой целью для Луканова маузера (если убийца и впрямь выбрал эту винтовку) с сотни других мест над заполненной людьми площадью. По аплодисментам, которыми встретили кортеж президента и выступления первых ораторов, чьи голоса досюда почти не долетали, Холмс определил, что толпа заполнила обе стороны лагуны до самого Перистиля и дальше, боковые улочки и пирс.

Он знал расписание до секунды и, когда толпа притихла, слушая благословение слепого капеллана, отметил про себя, что церемония отстает от графика по меньшей мере на три минуты.

Дэниел Бернем и другие директора выставки учли печальный опыт прошлого октября, когда все промерзли до костей, и постарались сделать открытие как можно более коротким. Тем не менее прошел целый час (до Холмса долетели обрывки графоманской «Оды Колумбу» и прочей бессмысленной чепухи), прежде чем президент вышел на ораторский помост и генеральный директор выставки Дэвис встал, чтобы его представить.

Через восточную щель Холмс видел, как якобы запертая дверца ящика под исполинским прожектором в восточном конце галереи бесшумно распахнулась. Лукан Адлер вылез из тесного пространства и вытащил длинный сверток. Он развернул черную ткань, и Холмс даже с такого расстояния определил, что у Лукана и впрямь пятизарядная винтовка Маузера образца девяносто третьего года с двадцатикратным оптическим прицелом.

Холмс ногой распахнул дверцу ящика, встал и двинулся к Лукану.

Генри Джеймс два часа стоял у неработающего лифта и слушал, как посетители возмущаются невозможностью поглядеть на президента со Смотровой площадки. Однако сейчас, перед началом президентской речи – голоса с трибуны долетали, хоть и негромко, в раскрытые двери опустевшего павильона, – писатель остался у лифта совершенно один.

Вернее сказать, он был один, пока без нескольких минут двенадцать к нему не подошла хорошо одетая женщина лет сорока с небольшим. У нее были золотисто-каштановые волосы, волевой подбородок, высокие скулы и лиловые глаза. И она спросила:

– Вы, случайно, не писатель Генри Джеймс?

Джеймс заморгал (в Америке его, как правило, не узнавали) и ответил:

– Да, это я.

Он уже собирался приподнять шляпу, когда женщина вытащила из сумочки уродливый револьвер и направила его Джеймсу в живот.

– Достаньте ключ, – сказала она. – Откройте обе двери. И отвезите меня наверх.

Джеймс торопливо выполнил ее требования, правда чуть не уронил ключ, отпирая шахту, и не сразу справился со второй дверью. Женщина практически втолкнула его в кабину и вошла следом, не опуская пистолета.

– Отвезите меня наверх, – сказала она. – Быстро!

Джеймс рывком отвел рычаг так далеко влево, что кабина взмыла ракетой. Он потянул вправо, и она почти остановилась в сорока футах над полом.

Женщина решительно отодвинула Джеймса, дернула рычаг влево, и кабина вновь понеслась вверх.

Лукан Адлер, чей профиль напоминал орлиный даже больше, чем у его прославленного отца, стоял за прожектором, так что стальной обод стойки служил упором для маузеровской винтовки. Сбоку Лукана загораживали перила, и Холмс сомневался, что люди Драммонда смогут в него попасть – если они вообще заметили движение на краю галереи.

Лукан закончил подстраивать оптический прицел, убрал отвертки в карман рубашки (пиджака на нем не было) и теперь, по-прежнему держа винтовку нацеленной в президента, с улыбкой смотрел на приближающегося Холмса.

Когда между ними оставалось примерно двадцать пять больших шагов, Лукан направил дуло на Холмса и сказал:

– Стой.

Холмс остановился.

– Я могу выпустить три пули меньше чем за две секунды, – сказал Лукан.

Холмса поразил его резкий металлический голос, ничуть не похожий на материнский. Может быть, скорее на отцовский. Холмс не мог сказать наверняка.

– Две – жирному президенту в грудь и одну тебе в живот раньше, чем ты пробежишь пять футов, – добавил Лукан. – Если сделаешь движение рукой к карману или к пиджаку, я сначала убью тебя и выпущу две или три пули в президента еще до того, как кто-нибудь поднимет голову на звук первого выстрела.