Дэн Симмонс - Пятое сердце

– Помню, – ответил Джеймс.

Клеменс вновь глянул на него:

– Месяцами… даже годами, потому что я вынашивал эту книгу много лет… я слышал голос Гека у себя в голове так же явственно, как голос моей милой Ливи, зовущей меня обедать. Гек был со мной, когда я ложился спать, и встречал меня при пробуждении. А потом… под конец книги, после того, как они окончательно сошли с плота и негра Джима снова схватили… Гек меня бросил. Удрал на индейскую территорию без меня. Я больше не слышал его голоса, не мог смотреть его глазами. Я просто писал слова на бумаге.

– И что вы сделали? – спросил Джеймс. Ответ интересовал его куда больше, чем он готов был показать.

Клеменс облизнул губы:

– Я перетащил Тома из его книги, превратил Гека в бледного второстепенного персонажа, каким он был в том-сойеровской книжке, и, по сути, свел главный роман в своей жизни к очередному сочинению для детей. Все решения принимал Том – герой, которого в книге вообще не должно было быть .

– Печально, – тихо проговорил Джеймс. – И я убежден, это случается с каждым из нас в том или ином романе.

Клеменс мотнул головой:

– Вы читали «Роберта Элсмера»?

– Название слышал, но саму книгу не читал, – ответил Джеймс.

– Она наделала много шуму лет пять назад, – сказал Клеменс. – Автор, миссис Хамфри Уорд, выступает за христианство, которое основывалось бы не столько на Писании и богословии, сколько на исправлении общественной несправедливости и заботе о ближних. Она заработала себе много истовых врагов.

Джеймс ждал.

– Так или иначе, – продолжал Клеменс, после того как снова долго откашливался и отхаркивался, – я выписал из этой длинной, местами невыносимо скучной книги один фрагмент, поскольку он связан с обсуждаемой нами темой. Миссис Уорд пишет – и я отлично помню ее слова: «Я не могу поверить, что Бог злоумышленно строит козни против собственных созданий».

– Я не вижу тут ничего особенно радикального, – сказал Джеймс.

Клеменс вновь посмотрел ему прямо в глаза:

– Но каждый из нас – Бог для мира и персонажей, которых создает, Джеймс. И мы постоянно строим против них козни. Мы убиваем их, увечим, заставляем терять надежду и любимых. Мы постоянно придумываем, как им навредить. Однако в случае Гека Финна я утратил мужество, Джеймс. Я перестал слышать его голос и струсил. А может быть, и даже скорее всего, струсил и оттого перестал его слышать. Я так любил Гека Финна, что не смог навредить ему и другим своим героям, как следовало. Если бы голос Гека оставался со мной… если бы мне хватило отваги его слушать… я бы сделал так, чтобы негра Джима схватили и продали в вечное рабство на глазах у бессильного помочь Гека… или, по крайней мере, честно и милосердно убил Гека и Джима, вместо того чтобы ввести Тома Сойера и превратить книгу в обычную детскую .

Последние два слова Клеменс выплюнул со злостью.

– Какое отношение это имеет к вопросу, вымышленный ли персонаж Шерлок Холмс? – бесцеремонно перебил Джеймс. Он терпеть не мог, когда писатели себя жалеют, и находил это зрелище отвратительным.

Клеменс расхохотался так, что снова зашелся в кашле.

– Разве вы не понимаете, Джеймс? – сказал он. – Мы с вами – второстепенные персонажи в этой истории про Великого сыщика. Наши маленькие жизни ничего не значат для Бога-Писателя, кем бы этот мерзавец ни был.

– А у вас есть предположения, кто этот Бог-Писатель? – спросил Джеймс. – У меня были подобные мысли. Конан Дойл не вывел бы в своих рассказах живых современников – во всяком случае, под собственными именами и настолько узнаваемыми. Холмс сказал, что Ватсон в одном рассказе, чтобы не упоминать принца Уэльского, называет его королем Богемии.

– Ему не обязательно быть Конан Дойлом, – сказал Клеменс. Он, упершись подбородком в грудь, переливал из бутыли в стакан остатки лауданума. – Почти наверняка это кто-то менее великий, чем вы, может быть даже – чем я, и безусловно менее великий, чем Артур Конан Дойл, что уже само по себе о многом говорит. А книга может быть написана тридцать, пятьдесят, сто лет спустя.

Несмотря на сдавившую сердце тяжесть, Джеймс постарался ответить весело:

– Что ж, это значило бы, по крайней мере, что нас будут читать через тридцать или через сто лет.

Несколько минут тишину нарушали лишь уличные шумы четырнадцатью этажами ниже да булькающее дыхание Сэмюеля Клеменса.

– Если мы и впрямь всего лишь вымышленные персонажи, введенные, чтобы составить общество Шерлоку Холмсу, то что нам делать дальше? – спросил наконец Джеймс.