Дэн Симмонс - Пятое сердце

– И какова численность гвардейцев? – спросил вице-президент Стивенсон.

– Чуть больше двух тысяч, господин вице-президент, – ответил Холмс.

– Двух тысяч?! – взорвался суперинтендант Мур. – Да это армия!

– Полагаю, замысел Дэниела Бернема именно таков, – сказал Холмс. – Белый город будет электрифицирован, как не снилось Чикаго, Вашингтону, Нью-Йорку, да и любому крупному городу США. Электрические фонари, сверкающие витрины, свет из огромных окон, иллюминация и прожекторы на более чем шестистах акрах Всемирной выставки вкупе с высочайшим процентом полицейских, как в форме, так и в штатском, на душу населения должны сделать Белый город наиболее безопасным местом в мире.

– Если при этом они обеспечат безопасность президенту Кливленду на время его пребывания, – заметил вице-президент Стивенсон.

– Чем вооружены Колумбовы гвардейцы? – спросил Мур.

Холмс улыбнулся:

– У большинства будет свисток и короткий палаш в ножнах.

Генри Адамс, в халате и домашних туфлях, вошел в кабинет и хмуро глянул на сыщика, который при появлении хозяина остался сидеть.

– Я вижу, вы расположились как дома, мистер Холмс.

Холмс улыбнулся и кивнул.

– И без сомнения, не упустили случая обшарить мой стол и секретер.

– Лишь для того, чтобы налить себе стаканчик, с которым коротать долгое ожидание. Превосходный виски, мистер Адамс.

– Я не имел намерения видеть вас снова, – сказал Адамс.

Холмс кивнул.

Адамс обошел стол и замер на миг, словно решая, как демонстративнее игнорировать присутствие Холмса: сидя или стоя. Потом все же решил сесть.

– Я думал, что в последнюю нашу встречу более чем ясно дал понять, что она последняя , мистер Холмс. Что нам нечего больше обсуждать, как на людях, так и наедине.

Холмс вытащил из кармана карточку с надписью «Ее убили» и положил на зеленую кожаную обивку стола.

– Меня это не касается. – Адамс взял карточку, изорвал в клочки и бросил в мусорную корзину.

– Нед Хупер нанял меня выяснить, кто каждый год отправлял эти карточки вам и остальным членам «Пяти сердец». Он тоже умер, а вы, через покойную жену, его ближайший родственник, которого я могу информировать о ходе расследования, – сказал Холмс.

– По вашему же признанию, вы знали моего покойного шурина не более часа два года назад. Это едва ли дает вам право называть Эдварда Нед, как друзья и родственники. Если вам необходимо его упомянуть, можете говорить «мистер Хупер».

Холмс кивнул:

– Мистер Хупер заплатил мне за то, чтобы я моими методами выяснил, кто отправлял эти карточки, а также, говоря его словами, определил, «правда ли Кловер сама наложила на себя руки, или произошло нечто более страшное». Таким образом, за отсутствием мистера Хупера я буду информировать вас.

В начале разговора Адамс глядел в окно, но сейчас он повернулся к Холмсу:

– Вы знаете, кто последние семь лет посылал эти карточки?

– Да.

В маленьком камине с треском развалилось горящее бревно. Хотя весна выдалась теплая, в кабинете Адамса топили. Холмс подумал, что, быть может, вдового историка постоянно знобит.

После долгой паузы Адамс спросил резко:

– Так вы мне скажете или нет?

– Нет, – ответил Холмс.

Губы Адамса побелели, несмотря на прихлынувший к щекам румянец.

– Вы сказали, что, поскольку ваш клиент, Нед, в декабре покончил с собой, ваш долг – информировать меня о ходе расследования. Теперь вы заявляете, что не скажете мне, кто изводил и мучил нас последние семь лет? Какая наглость! Будь я немного моложе, мистер Холмс…

Холмс кивнул, словно легко мог вообразить, как кабинетный ученый Генри Адамс набрасывается на него с кулаками.

– Я вычислил, кто печатал и рассылал карточки. Однако мне нужно побеседовать с этим лицом наедине. Сейчас такая беседа невозможна, но она произойдет в первую неделю мая.

– Другими словами, – рявкнул Адамс, – это всего лишь ваши догадки!

– Я никогда не гадаю, – ответил Шерлок Холмс.

Он сцепил длинные белые пальцы под подбородком и устремил взгляд куда-то вдаль. Лицо его, исключая минуты сильного волнения или глубокого интеллектуального переживания, выглядело бесстрастным, однако сейчас оно сделалось суровым, и хотя суровость эта адресовалась не Генри Адамсу, историк почувствовал себя неуютно.

– Полагаю, вы ровно так же ничего не раскрыли в «загадке» смерти моей бедной жены… которая никогда и не была загадкой, – буркнул Адамс и поморщился. Безукоризненный стилист и скрупулезный редактор в нем не мог не осудить последнюю фразу.