Дэн Симмонс - Пятое сердце

Холмс издал тот тюлений лай, который изображал у него смех.

– Может быть, и Геттисбергская речь? Я слышал, она была набросана на обратной стороне конверта.

– О нет, не этот документ, – отвечал Адамс, улыбаясь странному смеху Холмса не меньше, чем допущению, что Геттисбергскую речь написал Хэй.

Генри Джеймс, накрывший лысину соломенным канотье, сказал:

– Вас, наверное, утомили вчера все эти разговоры про индейцев, мистер Холмс.

– Ничуть. Я давно интересуюсь различными индейскими племенами и народами.

– Случалось ли вам когда-нибудь видеть индейца? Во плоти, так сказать? – спросил Адамс. – Может быть, когда Буффало Билл Коди был со своим шоу в Лондоне?

– При чуть более любопытных обстоятельствах. Собственно, оглала-сиу научили меня немного говорить на лакотском языке, – ответил Холмс и тут же пожалел о сказанном.

– Вот как? – с неподдельным интересом проговорил Генри Джеймс. – Не расскажете ли, как это случилось?

Проклиная себя за болтливость, Холмс мысленно взвесил, удастся ли замять тему, и понял, что не удастся.

– В двадцать лет я бредил сценой и мечтал стать актером. Труппа, в которой я состоял, – она ставила преимущественно Шекспира – отправилась в Америку на полуторагодовые гастроли. Мы играли в Денвере и золотопромышленных поселках Колорадо, таких как Крипл-Крик и Сентрал-Сити. Перед отъездом в Сан-Франциско наш директор решил выступить в Дедвуде на территории Дакоты, поскольку до Черных холмов было «рукой подать». Как выяснилось, «рукой подать» означало пять дней езды для нашего каравана из шести фургонов с актерами и декорациями. Дважды нам пришлось форсировать вздувшиеся от дождей реки; тогда наши фургоны исполняли роль лодок, а мы следовали за ними вплавь. Так или иначе, в Дедвуд мы прибыли двадцать девятого июня тысяча восемьсот семьдесят шестого…

– Через четыре дня после убийства Кастера, – сказал Адамс.

– Да. Все дороги были перекрыты, а железнодорожную ветку туда еще не протянули, так что наша труппа застряла в Дедвуде на пять недель. Мы давали пять представлений в неделю плюс утреннее по субботам. Утром по будням я уезжал в холмы, где встречался с оглала-сиу, стоявшими лагерем у Медвежьей горки, священной для их племени.

– Странно. Я думал, к тому времени американская кавалерия уже окружила этих сиу… если не уничтожила, – заметил Генри Джеймс.

Холмс кивнул:

– В том лагере были только женщины, дети и старики… старики по большей части знахари, или, на их наречии, вичаша ваканы. Они пришли туда за много недель до того, как войско Кастера попало в засаду у Литтл-Бигхорна, который сиу называют Сочной Травой, чтобы побеседовать с неким бессмертным шаманом, наверняка мифическим, по имени Роберт Сладкое Лекарство. Считалось, что этот Роберт Сладкое Лекарство живет в пещере под Медвежьей горкой. Но да, хотя индейцы были совершенно безобидны, кавалерийский гарнизон Белль-Фурш забрал у стариков все оружие. Шесть десятков сиу полностью зависели от провианта, которым снабжали их солдаты. Несчастные индейцы совершенно ослабели от голода.

– И все же они нашли время учить вас своему языку, – заметил Адамс.

– Да. И я каждый раз привозил еду, которую взрослые тут же отдавали детям.

– Любопытно, – сказал Джеймс, – что вы узнали от ковбоев, пьяниц, охотников на бизонов, индейцев, дезертиров и старателей за пять недель пребывания вашей труппы в Дедвуде?

Холмс улыбнулся одними губами:

– Что «Макбета» и «Гамлета» они смотрят охотнее, чем «Как вам это понравится». Но самая любимая их пьеса – «Тит Андроник».

Коляска свернула с широкой и пыльной Нью-Хэмпшир-авеню на Эллисон-стрит. Впереди уже виднелась каменная арка кладбища Рок-Крик и приветливо распахнутые кованые ворота.

Покуда коляска катила через древесную тень и вновь через открытый зеленый простор, Адамс объяснял, что кладбище Рок-Крик разбито на площади восемьдесят шесть акров в сельском садовом стиле, который был популярен перед войной. Увлечение античными гробницами привело к тому, что кладбища вроде этого создавались не только как место последнего упокоения, но и как общественные парки, куда люди по воскресеньям приводят детей на прогулки и пикники.

– Кловер обожала верховую езду, – сказал Адамс, – и мы часто катались в этом парке. Уверен, мы проезжали по тому самому месту, где она теперь лежит.

Он отвел взгляд и надолго замолчал.

Они пока не встретили ни одного пешехода или кареты. Холмс догадывался, что за кладбищем ухаживает целая армия садовников: трава была аккуратно подстрижена, клумбы – прополоты и политы, однако сейчас работников было не видать. На плавном повороте между двумя полукруглыми лужайками с рядами белых надгробий коляска остановилась.