Александр Трапезников - Мышеловка

— Слава Богу! Выходите. Аленушка с вами?

— Нет, она исчезла, — отозвалась Милена, ухватившись за мою руку. — Вадим, это было ужасно…

— Как «исчезла»? — встревоженно спросил я. — Когда?

— Надеюсь, еще до того, как началась вся эта стрельба.

Я помог им подняться наверх, потом открыл в зале двери во все комнаты, чтобы у меня был круговой обзор, положил на стол оба автомата, пистолет и ракетницу. Здесь можно было держать оборону еще долго. Но вряд ли они повторят атаку именно сегодня. Почему они вообще напали этой ночью? Что заставило их перейти к активным действиям и практически объявить войну всему поселку? Дождавшись, когда женщины успокоятся, я продолжил свои расспросы.

Выяснилось следующее. Милена и Маша проснулись в своих комнатах от того, что в доме началась стрельба. Вернее, вначале она шла где-то во дворе, потом — в коридорах. Милена сказала, что Аленушки рядом с ней уже не было. Куда она спряталась — неизвестно. Маша выглянула в окно и увидела, что Сеня сидит в джипе, между охранниками. Но ее поразило то, что он не выглядел пленником. Наоборот, ей показалось, что именно он навел сюда людей Намцевича. Какое-то внутреннее ощущение убеждало ее в этом. Чувствовал себя Сеня не слишком уютно, но вполне свободно. Даже курил. А в доме, перебегая из комнаты в комнату, отстреливался один Марков. Крикнув женщинам, чтобы они спускались в подвал, он увел охранников за собой на чердак. Что произошло дальше — они уже не знали, поскольку спрятались в потайном лазе под цементной плитой. И просидели там до того времени, пока не подошел я.

Выслушав их, я задумался. Что же теперь делать? Где Аленушка и Марков? Если они убили его, то почему забрали мертвое тело с собой? Трупы охранников они бы еще могли увезти, но Маркова бросили бы здесь. Возможно, он ранен… А Сеня? Неужели он мог предать нас?

— Теперь остается только ждать утра, — произнес я. Потом рассказал им, что произошло в доме Мендлева и по пути к дому, когда убили Григория.

— Ужасно, — сказала Милена, а Маша вдруг закрыла лицо ладонями и заплакала.

— Боже мой… — повторяла она только два слова. И в них было столько отчаяния и боли, что любое утешение оказалось бы бессильно. Мы подождали, пока она выплачется.

— Как пользоваться этим автоматом? — спросила Милена.

Я ответил, что лучше ей взять пистолет, поскольку один из автоматов я отнесу завтра Ермольнику.

— Мне все равно необходимо с ним связаться, поскольку надо что-то решать. А вам сейчас лучше вернуться вниз, в подвал.

— Мы всегда успеем это сделать, — ответила Милена.

Я не стал спорить. Я понимал, что необходимо выспаться, потому что завтра, очевидно, предстоит решающий бой, но сон не шел ни к кому из нас. Так, почти не разговаривая, мы просидели до утра. А когда кровавый рассвет начал вползать в окна, мы услышали легкий скрежет возле калитки. Я выглянул во двор и увидал идущего мне навстречу Ермольника. Голова его была перевязана белой тряпкой, на которой проступало пятно крови, с плеча свисала охотничья тулка.

Кивнув мне, он уселся рядышком на крыльцо. Закурил папиросу, с наслаждением выпустив густой дым.

— Жарко было? — спросил я.

— А тут, у вас?

Я рассказал, что произошло, добавив, что двое охранников остались на улице, неподалеку от дома Мендлева.

— Это хорошо, — усмехнулся он, подсчитывая что-то. — Значит, их осталось не больше семи-восьми человек. Не считая самого Намцевича и Монка. И еще кое-кого.

— Кого вы имеете в виду?

— Не знаю, но этот человек живет в особняке. Помнишь, когда мы пришли туда ночью? Я столкнулся с ним в одной из комнат, в подвале. И успел разглядеть его, прежде чем он запер перед моим носом дверь. Знаешь, на кого он был похож?

— Догадываюсь. Потому что тоже один раз видел его мельком. На меня.

— Правильно. Я даже подумал, что это ты и есть. У тебя нет близнеца-брата? Он выглядел как твой двойник.

Я отрицательно покачал головой.

— Ладно, оставим пока это. Сейчас надо решить, когда захватывать особняк Намцевича. У него находится много заложников.

— И может быть, Аленушка, — напомнил ему я. — И Марков.

— Тогда подождем до вечера. А вам лучше перебраться к нам, в кузницу.

— Нет, — ответил я. — Будем ждать здесь. Захватите с собой один из автоматов.

Я смотрел, как он шел обратно к калитке, и не чувствовал в себе никакой усталости. Только готовность к борьбе.

До двух часов дня мы пребывали в напряжении, и во всем поселке стояла гнетущая тишина. Даже собаки не лаяли, словно чувствуя, что любой шум может взорвать хрупкое противостояние. Складывалось впечатление, что вся Полынья либо мирно спит, либо полностью вымерла. Но это было не так. В каждом доме возле затворенных дверей и окон измученные и доведенные до предела люди ждали чего-то, какого-то исхода, определенности, которая положит конец их напряженному состоянию. Большинству из них было не важно — что случится с ними в дальнейшем, кто и куда поведет их, обманет или нет. И даже возможная смерть не так пугала их, как это раскачивание на маятнике — от света к тьме, от любви к ненависти. Они хотели лишь, чтобы маятник этот кто-то остановил, в любой точке, и покорно приняли бы свою судьбу.