Энн Перри - Брат мой Каин

Коронер кивнул в знак согласия. Зрители разом испустили тяжелый вздох.

У Женевьевы перехватило дыхание, но она не проронила ни звука, сидя с закрытыми глазами, словно не могла вынести этого зрелища.

Посмотрев в сторону Гуда, Рэтбоун встретился с его вопросительным взглядом.

– Конечно, мои надежды оказались напрасными, – продолжал тем временем Майло. – Ни одно из сказанных мною слов не возымело на него действия, не заставило смягчиться.

– Вы не заметили открытых проявлений злобы, когда впервые вошли к нему в камеру, милорд Рэйвенсбрук? – спросил коронер, сочувственно посмотрев на свидетеля широко раскрытыми глазами. – Конвойный, судя по всему, этого не знает.

– Он показался мне… подавленным, – ответил свидетель, чуть нахмурившись. Селина Херрис смотрела на него так, словно ей хотелось навсегда запечатлеть в памяти каждую его черту, но если он и заметил ее, то не выдал этого абсолютно ничем. – Я попросил его, хотя бы ради Женевьевы, рассказать, что произошло во время его последней встречи с братом, – продолжал лорд, – но он отказался это сделать. Тогда я принялся уверять его, что не стану ничего сообщать властям. Мне хотелось это узнать лишь ради моих близких. Однако он оставался непреклонным. – Голос Рэйвенсбрука звучал ровно, но в то же время слова как будто застревали у него в горле, и ему приходилось выговаривать их с усилием. Он несколько раз провел по губам кончиком языка.

Оливер вновь окинул взглядом зал. Энид сидела в напряженной позе, чуть подавшись вперед, словно ей хотелось находиться как можно ближе к мужу. Женевьева попеременно смотрела то на свидетельское место, то на леди Рэйвенсбрук. Селина Херрис сжала в кулаки лежавшие на коленях руки, а ее дерзкое лицо казалось теперь исполненным боли, но она по-прежнему не сводила со свидетеля пристального взгляда.

– Он попросил у меня перо и бумагу, – возобновил рассказ Рэйвенсбрук, – заявив, что желает записать свою последнюю волю…

– Вы хотели сказать, завещание или заявление, да? – тут же уточнил коронер.

– Он этого не сказал, а я не спрашивал, – ответил Майло. – Я предположил, что он имел в виду какое-то заявление, может быть, своего рода последнее слово. Я надеялся, что он решил сознаться или раскаяться ради спасения собственной души.

Селина коротко вскрикнула и тут же вновь замолчала. У какой-то другой женщины вырвалось сдавленное рыдание, вызванное то ли охватившей ее тоской, то ли крайней эмоциональностью этой минуты.

Тайтус Нивен незаметно и очень осторожно положил ладонь на руку Женевьевы, после чего очертания ее плеч перестали казаться столь напряженными.

– Итак, вы попросили охранника принести перо, чернила и бумагу, – поторопил свидетеля коронер.

– Да, – согласился Рэйвенсбрук. Охватившее зрителей чувство, казалось, совершенно его не трогало, возможно, из-за того, что он сам пережил слишком сильное потрясение. – Когда их принесли, я вернулся в камеру и передал все Кейлебу. Он попробовал писать, но тут же сказал, что перо царапает бумагу и его нужно заново очинить. Я достал нож, чтобы выполнить его просьбу…

– Вы не давали ему нож? – поинтересовался дознаватель, сразу подавшись вперед с посерьезневшим выражением лица.

Рэйвенсбрук чуть поджал губы, а на лбу у него появилось сразу несколько морщин.

– Нет, конечно, нет! – заверил он слушателей.

– Спасибо. Продолжайте.

Поза лорда сделалась еще более напряженной. Обуревавшие его чувства, из-за которых он находился на грани отчаяния, проявились сейчас с особой, вызывающей боль силой. В эти минуты он как будто боролся с преследующим его жестоким кошмаром, что не могло оставить равнодушным никого из присутствующих в зале.

На этот раз его не стал торопить даже коронер.

Наполнив легкие воздухом, Майло затем выдохнул его без единого звука и лишь спустя еще секунду заговорил:

– Совершенно неожиданно, не сказав ни слова, Кейлеб бросился на меня. Прежде чем я что-либо осознал, он вцепился мне в горло и, перехватив мою руку, принялся вырывать из нее нож. Между нами завязалась схватка. Я защищался, а он пытался меня одолеть, собираясь то ли убить меня, то ли отобрать нож и покончить с собой. Этого я не знаю и не могу что-либо предположить…

По залу прокатился тихий сочувственный шепот, сменившийся сострадательным вздохом.

– Ради бога, где Монк? – тихо проговорил Гуд, обращаясь к Рэтбоуну. – Мы можем тянуть волынку не дольше чем до завтра!

В ответ Оливер промолчал. Ему тоже больше не приходило в голову никаких идей о том, как задержать следствие.