Энтони Беркли - Тайна семьи Вейн. Второй выстрел

К моему удивлению, она резко осадила меня:

– Лапы прочь, Пинки!

– Прошу прощения? – переспросил я, отшатнувшись.

– Не думайте, что, если я позволила вам себя поцеловать, чтобы нам обоим отвлечься в не самые лучшие полчаса, у вас уже постоянное право выпаса.

Суть этой фразы настолько меня поразила, что я даже не обратил внимания на крайнюю вульгарность формы, в которую она была облечена.

– Нам обоим?

– Ну да. Вы ведь сохнете по Эльзе, верно? Вот я и решила: раз вам там ничего не светит, я могу хотя бы чуточку вас утешить.

– Право же, Арморель, – возмутился я, – надо ли мне понимать, что вы позволили мне… нет, попросили меня поцеловать вас лишь потому, что вообразили, будто я тем самым получу удовольствие от подмены?

– Понимайте, как хотите, Пинки, – парировала она с совершенно неуместной грубостью.

Боюсь, на миг я вышел из себя.

– Тогда очень удачно, что более от вас этого не потребуется. В будущем я, безусловно, предпочту воздерживаться от контактов с… э-э… с заместительницами.

Глупо, конечно, было воспринимать девицу настолько всерьез, чтобы пытаться уязвить ее при помощи ее же собственного нелепого предположения. Но, право, она сама напросилась.

Арморель смотрела на меня во все глаза.

– Бедный глупыш, да разве вы не видите… Ладно, не важно.

Я хотел спросить, что означает столь странное и даже оскорбительное обращение, но в эту минуту появился Джон с гостями.

Мне редко выпадает случай общаться с писателями, а потому было крайне интересно познакомиться с ними. Однако интерес очень быстро сменился разочарованием. Они оказались совершенно обычными людьми! Мортон Хэррогейт Брэдли, знаменитый автор детективных романов, был молод, высок и худощав. Меня очень скоро начала раздражать его томно-высокомерная манера держаться. Я со всех сил старался развлечь его беседой на тему, которая, как мне казалось, должна вызывать в нем интерес (об одном из самых трудно поддающихся истолкованию драматургах восемнадцатого века – я как раз недавно о нем прочел), но он, к вящей моей досаде, вдруг бросил меня на полуфразе и присоединился к Арморель. Вы только подумайте, к Арморель!

Хелен Эш (или, называя ее настоящим именем, Хелен Фитцуильям) показалась мне немногим интереснее, особенно для дамы, снискавшей себе репутацию блестящим умом и проницательностью. Я мысленно проглядывал прочитанные мной ее опусы, гадая про себя, уж не преувеличена ли ее слава. Лет тридцати пяти, смуглая и невысокая, с крайне живыми манерами, весьма привлекательная. Я счел своим долгом поинтересоваться, какого мнения она о современной литературе, но миссис Фитцуильям предпочла болтать с Этель о каких-то женских пустяках. К слову сказать, когда в комнату вскоре после них вошел Эрик, она поздоровалась с ним без тени смущения. Вот и цена всем многозначительным намекам Арморель!

А профессор Джонсон, как ни прискорбно, при всей своей образованности и одаренности был слишком уж скучным и невыразительным. Он до смерти утомил меня описанием каких-то заумных и никому не интересных математических проблем и бубнил что-то себе в бороду, неловко возясь с очками, как будто начисто выжил из ума, хотя ему никак не могло быть сильно больше пятидесяти. Едва в гостиную вошла Эльза Верити, я торопливо извинился и бросился к ней.

Однако Эрик, со свойственным ему полным отсутствием такта, опередил меня, причем едва не смел по пути миссис де Равель.

– Ну же, Эльза, выпьем по коктейльчику! – вскричал он, как всегда, громогласно, начисто презрев все соображения приличия.

К моему глубокому разочарованию, вместо того, чтобы проигнорировать наглеца, мисс Верити улыбнулась ему, хотя ей и хватило скромности покраснеть.

– Джон, прошу вас, дайте сюда коктейли, – провозгласил Эрик. – Эльзе надо немножко подкрепиться перед тем, как мы сообщим наши новости.

Меня кольнуло ужасное предчувствие – несмотря на то что я понимал, сколь смехотворны мои страхи. Взглянув на Этель, я прочел у нее на лице ту же мысль.

– Какие новости, Эрик? – спросила она.

Вручив Эльзе коктейль, он повернулся к Этель и расплылся в улыбке.

– У всех налито? – прогудел он. – Выше бокалы! У меня есть тост! – Тон его яснее ясного сообщал: ему все равно, придется ли нам этот тост по вкусу. – Мы с Эльзой обручились и скоро поженимся!

Какова наглость! Бесстыдная, преступная наглость!

Как прошел ленч, я почти не заметил.

Я был вне себя. Совершенно вне себя. Едва находил в себе силы механически отзываться на непрестанную болтовню своей соседки, миссис Фитцуильям. Меня поглощало осознание несправедливости, чудовищной несправедливости той трагедии, которая готова была уже обрушиться на голову несчастной малютки и которую мы, по всей видимости, уже не в состоянии были предотвратить. При мысли о том, что невинная девушка попадет во власть негодяя, еда вставала мне поперек горла, – и все же ни о чем другом я думать не мог. Образ Арморель начисто вылетел у меня из головы. Я лихорадочно придумывал все новые и новые планы, как спасти мисс Верити, один другого невыполнимее. Что до Этель, могу лишь гадать, какое отчаяние таилось за расточаемыми гостям безмятежными улыбками.