Энтони Беркли - Тайна семьи Вейн. Второй выстрел

– Нет! – заверил я со всем пылом. – Право же, нет. Уверяю вас, сам не понимаю, что… на меня нашло… совершенно необъяснимо… Приношу вам самые искренние извинения.

– Я первая девушка, которую вы когда-либо целовали?

– Боюсь, что так, – признался я в тщетной попытке загладить нанесенное оскорбление. – Да, совершенно уверен. Вы первая. Сам не пойму, я…

– Что ж, в следующий раз, когда какой-нибудь дурочке вздумается порыдать у вас на плече, помните: ей вовсе не хочется, чтобы ее целовали в лобик.

– Да-да, конечно, – залепетал я смущенно. Выслушивать суровую отповедь от девицы настолько моложе меня, да которую к тому же я до сегодняшнего дня не то что не одобрял, а вовсе в грош не ставил, оказалось крайне неприятно. – Да-да, конечно. Я повел себя как последний мерзавец. Если бы вы только могли снова мне довериться… То есть…

Я потрясенно умолк. Арморель снова наклонилась ко мне, и я обнаружил, что, хотя ее глаза еще полны слез, она улыбается.

– Нет, Пинки, – негромко проговорила она. – Ей не хочется, чтобы ее целовали в лобик. Ей хочется, чтобы ее целовали в губы.

Что последовало потом, я не могу изложить на бумаге.

Лишь без нескольких минут двенадцать мы поднялись и собрались уходить из леса. Сразу признаюсь: мне не хотелось уходить. Я твердо намерен в своем повествовании придерживаться правды и только правды, пусть даже она и выставляет меня не в лучшем свете.

И все же читатель не мог бы осуждать меня суровее, чем я сам осуждал себя, пока мы молча брели домой. Хотя ум мой пребывал в смятении, я приложил все усилия, чтобы при помощи старого и привычного самоанализа понять, как же так получилось, как же я до такого дошел. Ибо уже тогда мне было совершенно очевидно самое поразительное обстоятельство всей этой истории: мне очень, очень понравилось целоваться с Арморель. Восхитительное ощущение. Немыслимо!

Надобно пояснить, что я, в невежестве своем, привык относиться к акту лобзания как к самой что ни на есть бессмысленной и низменной привычке, примерно как дикарское обыкновение тереться друг о друга носами. Теперь же я осознал, как сильно заблуждался.

Но означало ли это, что раз я целовался с Арморель, то и влюблен в нее? Можно ли наслаждаться поцелуями женщины, которую не любишь? Мне это представлялось в высшей степени невероятным. Однако… коли я не любил Эльзу, то и Арморель любить никак не мог, поскольку жениться на ней хотел ничуть не больше. Почему же мне так понравилось с ней целоваться? Почему хотелось снова ее поцеловать? Все это меня крайне смущало и тревожило. Как я жалел, что столь непросвещен в подобных вопросах!

На счастье, все остальные едва обратили внимание на наше появление, хотя мне и чудилось, будто вина начертана у меня на лице огромными буквами. Все были поглощены перебранкой. Судя по всему, Эрик не желал разыгрывать сценку, написанную для него и миссис де Равель. И понятно. Ситуация сложилась для него крайне неловкая.

К некоторому моему удивлению, Арморель тут же пустила в ход всю свою силу убеждения:

– Да полно, Эрик, не порть другим удовольствие! Почему бы нам не разыграть представление? Ты там не один. У меня с тобой тоже сцена, забыл? Я в тебя безумно влюблена. О, Эрик, милый, как ты мог обидеть бедную девушку? Вернись ко мне!

(В конце концов, решено было остановиться на первоначальной версии Джона.)

И так комедия, с трудом маскирующая таящуюся в глубине драму, началась. Эрик не мог отказаться в ответ на прямые просьбы, не выдав тем самым мисс Верити настоящей правды. Арморель практически заставила его ей подыграть. Мы, все прочие, разместились на креслах у дальней стены гостиной, другая половина комнаты по негласному согласию была отведена под сцену.

Даже столь самонадеянный болван, как Эрик, не мог не осознавать, что атмосфера пронизана электричеством, но он скрывал нервозность под маской неистового шутовства, с каким разыграл сцену с кузиной. Помнится, я еще отметил – а ведь ловко придумано: создать таким образом прецедент перед следующей сценой. Однако мне было не смешно, дурные предчувствия сумели вытеснить у меня из головы мысли о недавнем тревожащем опыте. Что замышляла миссис де Равель, сидя тут и наблюдая за происходящим с едва заметной, загадочной улыбкой?

Одно, по крайней мере, могло служить утешением как для меня, так и для всех нас. Помолвки между Эльзой и Эриком объявлено еще не было.

Тем временем Арморель и Эрик, расплываясь в улыбках до ушей, в самых напыщенных выражениях клялись в нерушимой любви и с демонстративными терзаниями соглашались, что никак не могут принадлежать друг другу. Арморель на своем неуместном жаргоне настаивала на двойном самоубийстве, Эрик же в манере третьесортного провинциального трагика отказывался. Арморель выбежала со сцены, заливаясь притворными рыданиями. Ни в лице ее, ни в поведении не осталось и следа недавних переживаний. Я поражался женским талантам к притворству.