Для уничтожения крыс употребляются бесчиленныя средства. Всякаго рода ловушки ставятся им с большим или меньшим успехом и временно помогает то тот, то другой способ истребления. Когда эти животныя заметят, что их преследуют очень энергически, то нередко уходят, но как только ослабнет гонение, тотчас пронюхают и водворятся снова. И если крысы вернутся, то в короткое время расплодятся до таких размеров, что прежняя мука настанет во всей своей силе. Самыми употребительными средствами против крыс остаются до сих пор различные яды, которые кладут в их любимых местах. Но — независимо от того, что таким образом причиняется животным самая ужасная и мучительная смерть — средство это довольно опасно: крыс иногда рвет и оне отравляют картофель или зерновой хлеб, через что могут вредить не только другим животным, но и человеку. Гораздо лучше давать им смесь солода и негашеной извести — последняя возбуждает в них сильную жажду и убивает мгновенно, как только оне выпьют все количество, воды, необходимое для погашения извести.»
У управляющего трестом общественного питания товарища Шмица от удивления, как всегда, задергалась левая сторона лица — что это за девчонка к нему заявилась? Чего ей надо? Не встречал ли он ее где–то раньше? Но тут, к счастью, зазвонил телефон. Шмиц извинился, снял трубку, но продолжал разглядывать девушку, потому что весь разговор с его стороны сводился к кратким: «Да!.. Разумеется!.. Безусловно!..» и «Когда именно?» Шмиц про себя отметил — маленький, жалкий и переплакавшийся человечек… пугливо сидит на краешке стула… Ну просто сердце разрывается, глядя на нее. Ее, наверно, все гонят и обижают, ни поговорить с ней не хотят, ни выслушать…
— Звонил Петерис Карлович Лепиньш, — поведал со значением Шмиц, повесив трубку. — Из Академии наук. Профессор, доктор физико–математических наук, дважды лауреат республиканской Государственной премии… У него зарубежные гости, нужен прощальный банкет — как не помочь человеку! Мы учились в одной школе… Минуточку… — Шмиц заметил, что девушка уже приготовилась выкладывать свои невзгоды. Взял из небольшой стопочки листок бумаги и, написав что–то — видно, число и место предстоящего банкета — положил в папку, на которой крупными буквами было напечатано «Секретарю, к исполнению». Шмиц теперь работал по–новому.
Волнуясь и сбиваясь, девушка начала рассказывать. О том, как она танцевала в «Ореанде», как потом ее перевели в «Беатрису» — хотели повысить там художественный уровень варьете, а через два дня труппа была ликвидирована и она осталась без работы. Затем объявили: ни в «Ореанде», ни в «Вершине» вакантных мест нет. Но она разузнала, что пара акробатов в «Вершине» не выступает, они вообще там ни разу не выступали — ушли обратно в цирк. Значит, программа в «Вершине» не заполнена и, стало быть, вакансия имеется.
— Это не в моей компетенции… — улыбнулся Шмиц, и его щека опять задергалась. — Вам следует зайти в шестой кабинет.
— Я уже была там, но меня послали к вам, сказали, что только вы можете решить этот вопрос. — Она смотрела на него с надеждой и заставила себя улыбнуться.
— Какой отвратительный формализм!.. — возмутился Шмиц. — Извините! — Снова звонил телефон, на проводе был опять какой–то член–корреспондент, лауреат и друг и опять по поводу банкета — то ли поминки, то ли свадьба…
Шестой кабинет был заперт. «Она на минуточку вышла, подождите!» — сказал кто–то Ималде, проходя мимо. Девушка села на стул у двери и, сгорбившись, стала ждать. Мимо то поодиночке, то парами, а то и небольшими группками сновали трестовские дамы — кто с документами, а кто с чем–то объемистым в расписных полиэтиленовых мешочках.
Вдруг чаша ее терпения переполнилась, слезы брызнули из глаз, и она закричала во весь голос:
— Как вы можете так жить! Кошмар! Так же нельзя жить!
Она кричала про маслины, которые по указанию шеф–повара посудомойки собирают с тарелок и тот снова бросает их в кастрюлю; про перемолотые жилы, шкурки и другие мясные отходы — поперчив да сдобрив чесноком (посетители все равно съедят!), шеф–повар пускает их в дело; про то, что слово «спасибо» официанты давным–давно исключили из обихода, заменив его рублем; про то, что метрдотель взимает дань и передает кому–то дальше; про то, как обманывают и обсчитывают и нигде не добьешься правды.
Бог знает, что она еще кричала — Ималда уже и не помнила. Не помнила и того, сама ли ушла из здания треста или ее вытолкали.
Читать дальше