До самого горизонта – где снег сливается с тьмой – в Садах не видно ни одного огонька, ни одного освещенного окна, только в противоположной стороне, где город, сверкают гирлянды огней. Но эта абсолютная тишина, наверно, обманчива: на только что выпавшем снегу вдоль гаражей, среди засохших стеблей крапивы уже протоптана дорожка. По этой тропке провел меня старик, обнаруживший в канаве труп Алексиса Грунского.
Прежде чем продолжать путь к профессору Наркевичу, мне надо позвонить в управление – нет ли вестей от группы Ивара.
В телефонной будке девушка, одетая в шубку из искусственного меха, что–то шепчет в трубку. Так, чтобы я не услышал: стекло в двери будки выбито. По тому, как она неотрывно смотрит в сторону, я догадываюсь: она будет говорить до тех пор, пока из–за поворота не появится троллейбус, и тогда она побежит к остановке. Вскоре отмечаю про себя – я был прав.
Звоню, дежурный отвечает, что от Ивара – ни слуху ни духу. Это меня вполне устраивает – от хутора «Ценас» до телефона в Игавниеки несколько километров, не бросит же он все и не пойдет пешком по снегу только ради того, чтобы удовлетворить мое любопытство. Мы с ним договорились, что позвонит он только в том случае, если события будут развиваться вопреки намеченному плану.
Отыскав в кармане еще одну двухкопеечную монету, звоню Ирине Спулле домой.
Отзывается низкий мужской голос.
– Слушаю.
– Нельзя ли позвать к телефону следователя прокуратуры Спулле.
– Кто спрашивает?
С опозданием, правда, называю свою фамилию, к счастью, мужчине известно, что я существую на этом свете, поэтому он сразу становится любезнее.
– Разве вы не вместе уехали?
– Куда?
– На обыск. Хотя… Кажется, она в последнюю минуту решила, что должна быть при обыске. Значит, ее у вас нет?
– На обыск уехал мой коллега.
– Тогда ищите Ирину там.
– Спасибо.
Не верится, что женщина дезертировала нарочно. Скорее, ей в голову пришла внезапная идея. Мое положение, и без того неустойчивое, осложняется еще больше. Ведь если мне удастся прижать Наркевича к стенке и он признается, то Спулле могла бы быстренько примчаться и запротоколировать это признание. Все до мельчайших подробностей, как только она и умеет. Наркевич тогда не посмеет уже изменить свои показания – он непременно запутался бы в этих мельчайших подробностях. Я успокаиваю себя: так не бывает, чтобы все шло, как задумано. Но ведь Ирина поклялась, что будет дома, что вечером никуда не уйдет.
Может, позвонить Шефу? А что это даст? Операцию отменить мы уже не можем – Ивар, конечно, уже начал действовать.
Значит, будь что будет – в омут все равно придется броситься, и чем скорее, тем лучше.
Дом хотя и трехэтажный, но высокий. Построен в строгом деловом стиле, получившем распространение в архитектуре Латвии второй половины тридцатых годов. Все здесь свидетельствует о просторе и комфортабельном жилье. И о высокой квартирной плате в те годы.
Архитектор расположил дом подальше от улицы, от ее шума. Сзади оставил лишь место для гаражей, а площадка перед домом засажена декоративными кустами. Видно, что и теперь за ними ухаживают, в отличие от запущенного Межапарка, где таких домов гораздо больше.
Вы недурно устроились, профессор! Но я тут же одергиваю себя, потому что не могу себе представить, кто еще больше, чем Наркевич, заслуживает чести иметь квартиру в таком красивом доме.
Парадный вход закрыт. Нажав на кнопку звонка третьей квартиры, жду. В динамике или микрофоне что–то заскрипело, потом голос Спулги Наркевич спрашивает:
– Вы к кому?
– Я хотел бы повидать профессора. Мы с вами уже говорили по телефону…
– Вы от Эдуарда Агафоновича Лобита?
Ну и дела, снова приходится врать! А если незаурядный снабженец за это время все же звонил из Москвы, то я окажусь в весьма глупом положении. Какого черта я приплел тут Эдуарда Агафоновича! Получилось, конечно, эффектно! Но только и всего! Как мальчишка!
– Да.
Щелкает электромагнитный замок, теперь я могу войти.
– Поднимитесь, пожалуйста, на второй этаж.
– Спасибо.
Лестница устлана ковровой дорожкой с арабским орнаментом. Это придает уют и заглушает шаги.
Прихожая в квартире шестиугольная, стены и потолок отделаны ясеневыми панелями и, судя по количеству дверей, отсюда можно пройти во все четыре комнаты, но я, наверно, ошибаюсь, ведь из прихожей в спальню вход обычно не делают.
Хозяйка очень вежливо (и в то же время сдержанно) встречает меня в дверях и протягивает плечики для верхней одежды, затем мое пальто тут же исчезает в стенном шкафу. Так, должно быть, принято в самых изысканных домах самого изысканного общества.
Читать дальше