Анна Грин - День возмездия. В лабиринте грехов (сборник)

– О нет, – поспешил возразить он. – Ведь это ваш дом. Как я вам уже говорил, он будет составлять часть наследства, принадлежащего вам по праву как вдове моего отца.

– А если я откажусь от него, – ее голос задрожал, – если я откажусь от всего, – каким холодным и недоступным казался он ей, – тогда вы вернете мне ваше уважение, тогда вы будете меня…

– Вы придаете моему мнению слишком большое значение, – прервал он ее, чтобы избежать нелюбезного ответа. – Я вас убедительно прошу не руководствоваться в своих поступках соображениями о том, как я на них посмотрю и что о них подумаю. Ваше положение вдовы моего отца ставит вас совершенно в такое положение, что я не считаю себя вправе выражать вам как одобрение, так и порицание.

Она не могла дольше скрывать своего страдания.

– Вы не считаете себя вправе выразить мне ваше участие, сочувствие, вашу любовь, наконец? Вы это хотите сказать?!

Слово было сказано и произвело неизгладимое впечатление – оба замолчали. Но потом оба вздохнули свободнее: она – потому что ей доставила облегчение возможность дать исход чувству, так долго таившемуся у нее в груди, он – потому что это давало ему повод приступить к объяснению.

– А если бы даже и так, – ответил он с видимым равнодушием, – то для нас это лучший исход. Я могу себе позволить питать нежные чувства только к своим родственникам и друзьям. Для меня не должно существовать больше счастья любви. В этой области я не имею права располагать своей судьбой.

Она посмотрела на него широко открытыми, испуганными глазами; в первый раз он почувствовал, что его тронула ее красота. Как смягчить удар, который должен был поразить ее? Как объяснить ей все, не оскорбив ее до глубины души?

С мрачным видом он вынул письмо своего отца и протянул ей.

– Что это? – воскликнула она. – Неужели новое несчастье?..

– Я не знаю, из каких ложных предположений исходил мой отец, – ответил он. – Это его последняя воля, выраженная им, как мы наверняка знаем, всего за несколько часов до смерти.

Она стала читать, бумага дрожала в ее руках, щеки побледнели, блеск глаз выдавал ее возбужденное состояние.

– Кто эта Натали Уэлвертон? – воскликнула она.

– Не знаю и никогда не слыхал ее имени раньше.

– Чужая, незнакомая, – с выражением бесконечного удивления произнесла она. Ее проницательный взор хотел, казалось, прочесть в глубине его души. – Но ведь это неслыханная тирания, – прибавила она тихо и с возмущением. – Не можете же вы считать себя обязанным выполнить это странное требование? Это было бы жестоко. Сам отец освободил бы вас от этого.

Лицо его было строго и холодно.

– Я никогда не поступлю против воли отца. Иначе я не могу ни сам быть счастливым, ни дать кому-либо счастье. Моя будущая судьба решена, не пытайтесь ее изменить.

Она посмотрела на него и поняла, что решение его непоколебимо. Последние слова ее покойного мужа были приговором как для Стенхопа, так и для нее.

Неужели он никогда не любил ее, неужели она заблуждалась, когда думала, что он разделял ее чувство? Какой дурной и достойной презрения должна была она тогда казаться в его глазах! Нет, нет, это было невозможно, она не могла бы так ошибиться. Наверняка он питал к ней нежные чувства, иначе ей ничего не оставалось как умереть от стыда и раскаяния. Но на его лице она не могла прочесть того, что ей хотелось. Правда, оно ясно отражало душевные муки и отчаяние, но не она являлась их причиной; казалось, между ними была пропасть. Другое горе наполняло его душу, у него были иные утраты и разочарования, о которых она не знала. Вдруг как молния блеснула в уме ее мысль; через минуту эта мысль обратилась в уверенность и произвела в ней глубокую перемену. Несмотря на свое легкомыслие, светское воспитание и своенравный характер, Флора обладала чисто женственной натурой; она умела забывать эгоистические желания из участия к судьбе друга, она не остановилась бы перед тем, чтобы больше дать другому, чем получить взамен. Она приблизилась к Стенхопу с письмом в руке и, когда он, выйдя из задумчивости, взял его, сказала кротко, но твердо:

– Я сделала большую ошибку, теперь я это ясно вижу. Меня глубоко огорчает, что последствия этой ошибки пали на вас. Я не совсем эгоистка и охотно пожертвовала бы жизнью, чтобы избавить вас от незаслуженного страдания. Но довольно слов. Вы никогда не простите мне моего безумия, и я никогда не забуду своего стыда. Воспоминание о нем и теперь заставляет меня краснеть. Я хотела бы доказать вам, Стенхоп, что я теперь понимаю в настоящем свете наши отношения. Я прошу у вас дружбы, я прошу только позволения принять участие в вашей судьбе. На это, несмотря на мою молодость, дает мне право наше родство. Мое сочувствие вашему горю научит меня…