Лилиан Браун - Кот, который читал справа налево

Чуть погодя Квиллер мягко сказал:

— Не хотите ли вы, чтобы я известил Маунтклеменса, хотя он сейчас в Нью-Йорке? Мне известно, что он хорошо относился к вам обоим.

— Как пожелаете.

— Вы уже предприняли какие-нибудь шаги по организации похорон?

Батчи сказала:

— Пышных похорон не будет. Зоя этого не одобряет.

Квиллер встал:

— Мы сейчас уйдём, но только позвольте мне узнать, миссис Ламбрет, может, я могу что-нибудь для вас сделать? Иногда, чтобы помочь человеку, нужно просто с ним поговорить.

— Я здесь. Я присмотрю за ней, — сказала Батчи.

Квиллер подумал, что эта женщина ведёт себя как хозяйка.

— Ещё один вопрос, миссис Ламбрет. У вас есть хорошая фотография вашего мужа?

— Нет, только портрет, который я написала в прошлом году. Он находится в моей студии. Батчи вам покажет его. Я думаю, что мне пора идти наверх.

Без дальнейших объяснений она вышла из комнаты.

Батчи провела репортёров в студию, расположенную в задней части дома. Там на стене висел портрет Эрла Ламбрета, холодного, высокомерного, написанный без любви.

— Великолепное сходство, — с гордостью заметила Батчи. — Она действительно ухватила в нём самую суть

Щелчок камеры Одда Банзена был почти не слышен.

Когда Квиллер и Одд Банзен уезжали из дома Ламбрета, они молчали до тех пор, пока обогреватель установленный в машине Одда, не выдал первое тёплое дуновение. Только тогда Одд обрел дар речи.

— Кажется, подвизаясь на поприще рэкетира от искусства, Ламбрет всё делал правильно, — сказал он. — Хотел бы я пожить так же. Готов побиться об заклад, что тот диван стоит не меньше тысячи баксов. А кто была эта большая задира?

— Батчи Болтон. Она преподает скульптуру в Пенниманской школе изящных искусств.

— И она действительно полагает, что она главный режиссер представления? Она просто упивается всем происходящим.

Квиллер согласно кивнул:

— Мне тоже не показалось, что Батчи потрясена смертью Эрла Ламбрета. Интересно, как она вписалась в картинку? Друг семьи, я полагаю.

— Если тебя интересует моё мнение, — сказал Одд, — то я не думаю, что эта кукла Зоя близко к сердцу приняла случившееся.

— Она уравновешенная, умная женщина, — ответил Квиллер, — даже если и кукла. Она не принадлежит к тому типу женщин, которые бьются в истерике.

— Если моя жена когда-нибудь увидит меня лежащим в луже крови на полу, я хочу, чтобы она билась в истерике, и как следует! Я не хочу, чтобы она мчалась домой, подкрашивала губки и вообще приводила себя в порядок для того, чтобы принимать посетителей. Представь себе даму, которая не помнит, звонила ли она своему мужу и была ли заперта дверь галереи!

— Она была в шоке. В голове у неё всё смешалось. Она всё вспомнит завтра или послезавтра. Что ты думаешь о портрете её мужа, который она написала?

— Превосходно! Эрл — холодная рыба. Я сам никогда не смог бы сделать фотографии лучше, чем этот портрет.

— Раньше я пребывал в уверенности, что все эти современные художники пишут только точки и кляксы, потому что просто не умеют рисовать, — заметил Квиллер. — Но сейчас я уже не так в этом уверен. Зоя действительно талантлива.

— Если она действительно так талантлива, почему же она попусту тратит время на этот модернистский хлам?

— Возможно, потому, что это продается. Кстати, я хотел бы познакомиться с нашим репортёром, ведущим уголовную хронику.

— Лодж Кендал? Ты с ним ещё не знаком? Он всегда бывает в пресс-клубе наверху во время ленча.

— Я бы хотел поговорить с ним.

— Желаешь, я организую вашу встречу завтра? — предложил Одд.

— О'кей. Куда ты теперь направляешься?

— Обратно в лабораторию.

— Если это по дороге, может, подбросишь меня к дому?

— Без проблем.

Квиллер взглянул на свои часы:

— Половина десятого! А я забыл покормить кота!

— Ха—ха, — рассмеялся Одд, — я же говорил тебе, что Маунти берет тебя в качестве сиделки для своего кота.

Несколько минут спустя, когда машина свернула на Бленхейм-плейс, он спросил:

— Разве это соседство не беспокоит тебя? Эти подозрительные типы на улицах!

— Они мне не мешают, — ответил Квиллер.

— Меня бы не заставили жить здесь. Я трус по натуре.

Сложенная газета лежала на крыльце дома № 26. Квиллер поднял газету, открыл входную дверь, вошёл и быстро затворил её за собой, радуясь, что наконец оказался в тепле. Он несколько раз подёргал дверную ручку, как просил его делать Маунтклеменс, чтобы удостовериться, что дверь заперта.