Мисс Браун продолжала смотреть на птицу.
— А мне она нравится. Обыкновенная коричневая птичка среди этого великолепия. И по-своему красива.
— Я тебе ее дарю, — произнес Банкс, обрадованный, что у нее будет что-то напоминающее об этом дне. — Сообщи только, куда прислать.
— Но ты лишишься экспоната в своей коллекции, — возразила она.
— Невелика потеря. Никто не заметит.
Банкс настоял, и она дала ему адрес в Сохо, куда послать птицу.
— Это дом мсье Мартина, он покупает мои работы.
Вскоре они сказали друг другу последние слова, и мисс Браун ушла. Банкс посадил ее в карету, а вернувшись, сразу распорядился приготовить птицу к отправке.
Несколько недель место в зале на Нью-Берлингтон-стрит пустовало. А летом коллекцию перевезли на Сохо-сквер, и об обыкновенной коричневой птице забыли.
Мы с Катей не спали полночи — успокаивали Андерсона, сокрушенно качали головами. Разумеется, вызвали полицию, администрация отеля была взбудоражена, много разговаривали, возмущались. Я уже понимал, чего стоит Поттс, и не надеялся, что Андерсону когда-либо удастся опять увидеть эту птицу. Не настолько глуп этот антиквар, чтобы попасть в руки полиции. Примерно в три ночи мы с Катей, покачивающиеся от недосыпа, покинули Габби с Андерсоном в баре и пошли спать. Не могу сказать про других, но я ночью не видел ни одного сна.
Утром, когда мы выписывались из отеля, пошел снег. Он был не такой обильный, чтобы мир стал белым, но падающие на булыжную мостовую снежинки странным образом успокаивали. Наверное, Катя чувствовала то же самое. Она взяла меня под руку, и мы направились к машине.
— Что Поттс станет с ней делать?
— Не знаю, — ответил я. — Когда обнаружит отсутствие рисунков, то, вероятно, просто утопит в реке. Или пересидит где-нибудь в тишине, подождет, когда все успокоится, и вывезет птичку тайком в Америку, чтобы показать Теду Стейтсу. А вдруг тот что-нибудь заплатит?
— Вам не жаль Андерсона?
— А чего его жалеть? Уверен, он спишет расходы по данному проекту как убытки бизнеса и скоро найдет другой на замену. Есть птица или нет, он все равно отыщет деньги на продолжение работы Габби. Для него это не проблема. — Я улыбнулся. — Они рядом неплохо смотрятся. Хорошая пара.
— Вчера, когда Андерсон разглядывал птицу, я догадалась, что для него поиск был связан не только с деньгами.
— Я знаю. И потому чувствую себя обманщиком.
Катя слегка сжала мою руку.
— Думаете, он когда-нибудь догадается?
— Может, со временем. Или нет. Я надеюсь.
Катя кивнула:
— Я тоже. Не зная, он был бы счастливее. — Она помолчала. — Скажите, а игра действительно стоила свеч?
— Да. Иначе Поттс и Андерсон никогда бы не прекратили поиск. А так скоро забудут и оставят нас с миром.
Маленькие снежинки задерживались на волосах Кати, делая ее еще красивее. Она подняла воротник.
— А Габби? Вы с ней попрощались?
— Вроде того. Впрочем, для нее это не важно.
— Что Андерсон не нашел птицу?
— И это тоже.
Мы приблизились к машине. Я начал счищать снег с ветрового стекла.
— Вы просчитывали, что будете делать, если Поттс не станет красть птицу? — спросила она.
— Нет. Я был уверен, что он обязательно попытается что-нибудь предпринять. Такой это человек.
Мы сели в машину, салон которой показался нам очень уютным. Плотнее завязали шарфы.
— Это далеко? — поинтересовалась Катя.
Я улыбнулся и ласково похлопал рулевое колесо:
— На этой штуковине примерно сорок минут езды. — Посмотрел на нее. — Ну что, поехали?
На выезде из города нас встретила настоящая пурга. Пришлось даже включить «дворники». Затем мы так же неожиданно оказались на солнце.
Я начал рассказывать то, что узнал от Берта Фокса об истории его семьи.
— Значит, прадед Берта Фокса был женат на Софии Бернетт?
— Да, только прапрадед. Берт упоминал об этом, когда я пришел к нему в первый раз, но известие, что Эйнзби — не фамилия, а название деревни, произвело на меня сильное впечатление, и я не обратил внимания на его слова.
— Итак, Мэри Бернетт привезла дочку в Линкольншир. И как они жили потом?
— Не думаю, что мы когда-нибудь об этом узнаем. Единственное, что известно, — замужество Софии за Мэттью Фоксом. Он был мелким фермером. Угадайте, как они назвали своего сына?
— Неужели…
— Ага. Джозеф. А сын Джозефа Фокса стал очередным Мэттью Фоксом и закончил свои дни в начале двадцатого века управляющим имения Стамфордов. У этого Мэттью Фокса родился сын, Генри, который вырос с детьми Стамфордов. Они знали о чучеле птицы, которое Мэттью хранил в своем доме. Мэттью Фокс — тот старик, о кончине которого скорбит в своем письме Джон Стамфорд.
Читать дальше