Елена Кулешова - Пусть лёгкая витает грусть

– Зачем? – подал голос юноша, похожий одновременно на Стивена Хокинга в юности и южноафриканского богомола Миомантис каффра. Как знала Алиса, самки этого вида практикуют сексуальный каннибализм. К счастью, юноша без имени был все-таки самцом.

– Потому что вы будете беседовать со своим страхом, – объяснила богомолу мисс Фарида. – Как можно говорить с чем-то абстрактным? А здесь – вот он, живой-здоровый, выделенный из вашего подсознания в виде изображения.

– Как боггарт? – ухмыльнулся юноша-богомол. – Вот уж не думал, что детская сказочка про Гарри Поттера будет использоваться психологами в качестве терапевтического метода.

– Я вас уверяю, Огден, – сказала мисс Фарида, – все наоборот. Боггарты у мадам Роулинг появились позднее этой методики, но сходство уловлено верно, признаю.

"Еще и Огден, – подивилась Алиса. – Огден-богомол". Он совершенно не подходил ей в качестве собеседника, но крайне понравился в другом – в своем бескрайнем цинизме. Нелепом в таком тщедушном теле. Редкий случай, когда уродство настолько абсолютно, что граничит с красотой. Алиса подарила ему восхищенный взгляд. Огден самодовольно ухмыльнулся и поправил тощей рукой огромные очки. Улыбка не сходила с его лица еще минуты две. Алису передернуло.

Первым выпало отвечать очень полному молодому человеку по фамилии Пик. Он был, в общем-то, ничем не примечателен, кроме, разве что, кудрей, в невероятном количестве дыбившихся на крупной голове, да того факта, что он был начинающим писателем. Увы, начинающим во всех смыслах: ни один из рассказов дописан не был. Свой страх Пик тоже вначале не мог определить, пока не назвал его, дав собственное имя.

– Ну что, Фредерик, – проникновенно начал Пик, – давай разберемся, зачем ты у меня и что ты со мной делаешь…

– Хорошо, – одобрила мисс Фарида, грызя сухарик. От него пахло беконом и специями так сильно, что Алису затошнило, и она внесла еще одну галочку в список грехов мисс Фариды. Тот приближался к критической отметке. Тем временем Пик вещал:

– Ты, и только ты не даешь мне писать так, как я хочу… Я не знаю, зачем пишу! Иногда мне не хватает слов, и я знаю, что это твоя вина. Рассказы получаются картонными, скучными, и я их бросаю, а потом начинаю снова. Ты, и только ты высасываешь всю жизнь из моих слов, дорогой братец! – Пик спохватился, замолчал, с паникой во взоре разглядывая окружающих – заметили ли? Мисс психолог, конечно же, вцепилась в ускользающе-невинную фразу со всем пылом:

– Расскажите о своем брате, мистер Пик.

– Да нечего особенно и рассказывать…

– И все-таки попытайтесь.

– У него другая фамилия – мама вышла замуж за моего отца, когда Френсису было четырнадцать. Его фамилия Конвей.

– Не может быть! – Алиса ахнула. – Френсис Конвей! Знаменитый писатель! Его роман "Дождь прибивает ветер к земле" – это же нечто восхитительное!

– Угу, – грустно кивнул Пик. – И еще "Джейн Купер. Горничная", а также "Обычные радости" и "Влажный зефир". И еще с полсотни других книг, которые раскупаются как горячие пирожки.

Стало проясняться. Френсис Конвей был предметом мечтаний тысяч и тысяч женщин по всему миру, от юных тинейджеров до матерей семейств. Высокий, светловолосый, сероглазый, он обладал сочным слогом; мастерски, не переходя грань приличия, описывал эротические сцены, умудрялся из простейших вещей, вроде завязывания шнурков, сделать нечто непристойное и волнующее. "Влажный зефир", который Алиса прочла на одном дыхании, был одновременно мерзок и привлекателен. При таком брате полноватому, вечно стесняющемуся, косноязычному Фредерику не на что было надеяться – ну, разве что на помощь психолога и внезапный расцвет таланта. В конце концов, ему было всего двадцать, а Конвею перевалило за тридцать пять. И, кстати, до сих пор не был женат.

– Мы слушаем, мистер Пик! – подогнала зарумянившегося юношу мисс Фарида. Ее крохотные часики, прикрепленные, как у медсестры тридцатых годов, на груди, неумолимо отсчитывали время. Несмотря на свободный график, мисс Фарида предпочитала ложиться спать ровно в двенадцать, перед этим обстоятельно помолившись и выпив стакан молока. В чем-то – и она боялась себе в этом признаться – она была еще более скованна, чем ее пациенты: призрак строгой бабушки Фатмэ, постоянно незримо витал над ее головой. Шалости – шалостями, работа – работой, но вечерняя молитва и стакан молока были законом столь же непререкаемым, как твердыня Каабы.

Пик мялся, потел, задыхался, все время пытался переименовать картинку из Фредерика во Френсиса, и, наконец, не выдержал – разрыдался, пытаясь выдавить слова извинений сквозь заикание. "Он напоминает заевшую патефонную пластинку, – подумала Алиса. – Столько переживаний – из-за таких пустяков. Мальчик решил переплюнуть брата в том, в чем тот великий мастер. А зачем?"