Сергей Михайлов - Оборотень, или Последняя гастроль Артиста

Наконец мы достигли края платформы, скатились по невидимым под снегом ступенькам и, завидев чуть в стороне от железнодорожного полотна группу огней, пошли к ним. Сколько времени мы добирались до них, я уже не помню, но зато хорошо запомнилось ощущение от этого снежного марш-броска и ассоциации, с ним связанные: Клондайк, Доусон, цепочка отважных золотоискателей, неистовый лай собак, пятьдесят градусов ниже нулевой отметки, треск могучих, промёрзших насквозь сосен, вой голодных волков, и впереди – призывные огни северного сияния. Да, всё было почти по Джеку Лондону, только путь нам освещало не северное сияние, а несколько тусклых фонарей вперемешку с десятком таких же тусклых окон.

Интуиция подсказала нам верное направление: совершенно неожиданно на нашем пути вырос столб с почти полностью занесённой снегом ржавой металлической табличкой, которая указывала, что автобус в дом отдыха «Лесной» отходит отсюда.

– Ну, наконец-то! – обрадовался я.

– Осталось совсем немного, – недовольным баском произнёс Сергей, – дождаться этот самый автобус.

– Дождёмся, – уверенно сказала Лида. – А как здесь хорошо, правда?

Нужно было быть отчаянным и неизлечимым романтиком, чтобы согласиться с этой чудесной девушкой. Судя по замечанию парня о том, что ничего, мол, здесь хорошего, тьмутаракань и тундра, он таковым не являлся. Что же касается меня, то, хотя я тоже не причислял себя к этой счастливой категории рода человеческого, в данный момент я был настроен весьма романтически, поэтому горячо поддержал девушку, полной грудью вдыхая колючий, щиплющий за нос морозный воздух:

– Здесь прекрасно, в этом вы правы. Согласитесь, что русская зима – это царство снега, чистого, мягкого, искрящегося таинственным голубым сиянием при свете полной луны. Обилие снега так характерно для нашей зимней природы. К сожалению, это большая редкость в последние годы.

– Вы, наверное, стихи пишете, Максим? – спросила она с интересом.

– Увы, не дал Бог таланта, – развёл я руками и печально улыбнулся, чем, по-видимому, несколько разочаровал Лиду.

Если же быть до конца откровенным, – и здесь я был вынужден признать справедливость доводов моих коллег – то это место, действительно, было дремучей дырой. Несмотря на то, что памятью своей я поистине мог гордиться, название платформы, на которую нас выбросили, словно вражеский десант в глубокий тыл врага, напрочь вылетело у меня из головы. Небольшой населённый пункт утопал в снегу и был окружён сплошной стеной тёмного, замершего в ожидании весны леса. Нитка железной дороги делила мир строго пополам, исчезая и теряясь во тьме сразу же по выходе из деревни (или города?), и лишь просвет между деревьями говорил о том, куда уносятся бесконечные рельсы. Темень стояла такая, какая возможна только в глухомани, лишённой привычного нам городского электрического освещения. Было очень тихо и совершенно безветренно.

Автобус мы прождали около двух часов. К концу этого срока не только Сергей – даже я стал терять терпение и самообладание, но Лида – вот характер! – лучилась таким неиссякаемым оптимизмом и искренней радостью, что я не мог не восхититься ею. Заметно подморозило, и мы отчаянно топали, чтобы согреться. Пока мы тряслись от холода в этой пустыне, мимо нас не проехала ни одна машина, ни одно живое существо не попало в поле нашего зрения – и лишь один древний дед в телогрейке и валенках, скорее похожий на домового или лешего (я бы не удивился, если бы узнал, что в этой глуши они всё ещё водятся), чем на живого человека, проковылял мимо нас, бурча себе под нос: «И куда их черти несут на ночь глядя? Сидели бы по домам…»

Но вот наконец долгожданный, объятый паром автобус затормозил возле нас, и мы, счастливые и довольные, что он вообще пришёл, ворвались в салон и с наслаждением вдохнули запах бензина, старой ветоши, сваленной у задней двери, и ещё чего-то, неуловимого, что так живо напоминало нам о цивилизации. Водитель, пожилой, небритый мужчина, откровенно зевал и почти что спал за рулём. Я выразил опасение, способен ли он вообще вести автобус, на что тот промычал нечто нечленораздельное, означавшее, видимо, что-то вроде: будь спок, парень, довезу в лучшем виде, – и отчаянно зевнул – протяжно, с подвыванием, до слёз в глазах, до хруста в скулах. Я пожал плечами и занял место в середине салона; молодая супружеская пара уселась впереди. Старые, давно не смазываемые двери заскрипели и с грохотом захлопнулись, автобус взвыл, дёрнулся и покатил во тьму.