Филлис Джеймс - Изощренное убийство

– Я хочу, чтобы вы очень хорошо подумали. Когда вы спустились вниз, чтобы помочь мистеру Нейглу покормить кота, была ли дверь архива приоткрыта и горел ли там свет, как тогда, когда вы пришли туда во второй раз и увидели мисс Болем?

Девушка откинула назад влажные светлые волосы и произнесла с неожиданной усталостью:

– Я… я не помню. Понимаете, я не проходила мимо той двери. Я пошла прямо в комнату дежурных, что у подножия лестницы. Питер как раз мыл тарелку Тигры. Он съел не все, что мы ему дали в последний раз, и мы соскребли остатки еды с тарелки и помыли ее в раковине. Мы не проходили мимо архива.

– Но вы же могли видеть дверь, когда спускались по лестнице. Вы бы заметили, если бы она была приоткрыта? Ведь в это помещение редко заходят, разве не так?

– Так, но туда мог попасть кто угодно, кому требовались документы. Если бы даже дверь была открыта, я не стала бы проверять, кто там находится. Думаю, я заметила бы, если бы дверь была распахнута, но полагаю, что все-таки она была закрыта. Хотя я не помню, честно, не помню.

В завершение допроса Дэлглиш расспросил машинистку о мисс Болем. Было похоже, что Дженнифер Придди знала ее не только как коллегу по работе, ведь она с семьей ходила в ту же самую церковь и именно мисс Болем способствовала тому, чтобы она устроилась в клинику Стина.

– Я никогда бы не получила эту должность, если бы не Энид. Разумеется, я не обращалась к ней так в стенах клиники. Ей бы это не понравилось.

У Дэлглиша, однако, создалось впечатление, будто мисс Придди с большой неохотой называла мисс Болем по имени и за пределами клиники. Она продолжила:

– Конечно, она меня не назначала, я прошла собеседование с мистером Лодером и доктором Этриджем, но я знаю, что она замолвила за меня словечко. Моя стенография и качество печати тогда были не на высоте – я пришла в клинику почти два года назад, – и мне очень повезло, что я вообще сюда попала. Я не часто видела Энид на работе, но она всегда была добра ко мне и рада помочь. Она хотела, чтобы я получила диплом Института управления лечебными учреждениями, чтобы мне не пришлось всю жизнь работать машинисткой-стенографисткой.

Амбиции мисс Придди в том, что касалось карьеры, несколько удивили Дэлглиша. Эта молоденькая девушка отнюдь не казалась амбициозной и со временем, несомненно, должна была выйти замуж. Если что-то и могло спасти ее от того, чтобы всю жизнь проработать стенографисткой, то уж точно не институтский диплом. Ему стало немного жаль мисс Болем, которая едва ли могла найти менее талантливую протеже. Девушка была мила, открыта и наивна, но, подумал Дэлглиш, не особенно умна. Ему пришлось напомнить себе, что она указала свой возраст как двадцать два года, а не семнадцать лет. У нее было стройное и необычно развитое тело, как у зрелой женщины, но худое лицо, обрамленное длинными прямыми волосами, казалось лицом ребенка.

Она немного могла рассказать о заведующей административно-хозяйственной частью. В последнее время мисс Придди не замечала никаких изменений в поведении мисс Болем. Она не знала, что заведующая пригласила к себе мистера Лодера, и понятия не имела о том, что могло беспокоить мисс Болем. В основном дела шли так, как обычно. Насколько она знала, врагов у мисс Болем не было, по крайней мере таких, которые хотели бы убить ее.

– Так она была счастлива здесь, как вам кажется? Мне интересно, не просила ли она о переводе в другое место. Ведь нелегко работать в психиатрической клинике.

– О да! Я не знаю, как со всем этим Энид справлялась. Но уверена, она никогда не стала бы просить о переводе. Должно быть, кто-то ввел вас в заблуждение. Она была не из тех, кто сдается. Если бы она думала, что люди жаждут ее ухода, то костьми бы легла, чтобы остаться. Работа в клинике была для нее чем-то вроде испытания.

Судя по всему, это было самое информативное из всех ее высказываний о мисс Болем. Выражая благодарность и прося мисс Придди подождать с остальным персоналом до тех пор, пока будет закончен предварительный опрос, Дэлглиш размышлял о том, каким может быть характер администратора, который воспринимает свою работу как испытание, как битву, которую никогда не прекратит по собственной воле. Затем он попросил позвать Питера Нейгла.

Если младшего дежурного и беспокоило то, что злоумышленник выбрал его стамеску в качестве орудия убийства, то он не подавал виду. На вопросы Дэлглиша Нейгл отвечал вежливо и спокойно, но так бесстрастно, словно они обсуждали какие-то незначительные подробности врачебных манипуляций, что едва ли относились к его компетенции. Он сказал, что ему двадцать семь лет, дал свой адрес в Пимлико и подтвердил, что работает в клинике немногим более двух лет и что раньше был сотрудником одной провинциальной школы искусств. Его голос звучал ровно и учтиво, а большие карие глаза почти ничего не выражали. Дэлглиш обратил внимание на то, что его руки, казавшиеся необычно длинными для столь низенького и крепкого туловища, могли обладать некой животной, обезьяньей силой. Его черные волосы лежали тугими завитками надо лбом. У этого молодого человека было умное, интересное лицо с несколько отстраненным выражением. Вряд ли мог найтись другой человек, так сильно отличавшийся от бедного старого Калли, которого давно отправили домой лечить больной живот и лелеять обиду на то, что его так сильно задержали.