Павел Девяшин - Афина Паллада

Война поделила мир на черное и белое. Но я всегда, слышите, всегда должен оставаться бесцветным… беспристрастным. Иначе не встать в ряд с Великим Маэстро!

Для чего я не щадил своего здоровья, делал мученические усилия? Чтобы самым постыдным образом раскваситься на пороге Виктории?

О! Не сомневайтесь, любимая, дорогая моя Athéna! 11 11 Афина! (фр.) Я одержу ее для Вас! И вновь утвержу свою репутацию, ведь она — мой настоящий и единственный капитал!..»

– Приятного аппетита-с! – с сахарной улыбкой возник давешний половой, расставляя перед гостем подносы полные яств.

– Благодарю! А скажи-ка, любезный, не останавливался ли у вас британский подданный по фамилии Спрингфилд?

– Никак нет-с, ваше превосходительство! – важно ответил слуга и с поклоном удалился.

Бонартов подчеркнуто аристократическим движением выудил из ведерка со льдом пузатую бутыль, обильно орошая столешницу каплями талой воды, наполнил бокал шипящим напитком и лениво, словно бы с неохотой, принялся за еду. Постоялый двор, замерший было при появлении столь экстравагантного гостя, давно уже пришел в движение. На князя перестали обращать всякое внимание.

Слух Леонида Андреевича терзал многоголосый хор солдат и унтер-офицеров, обедавших в трактире, подле которого столь удачно образовался временный армейский госпиталь. Вот куда война принесла не крах, а процветание, обеспечив давно захиревшее предприятие неиссякаемым потоком клиентов.

Громче всех выделялся басовитый рык казачьего подъесаула:

– А я говорю, бросил тебя твой мужик! Сбежал, не заплатив за постой и пищу. Не кручинься, красавица, давай к нам: накормим, обогреем, что пичугу за пазухой! Верно, браты?

Солдаты и казаки, восседавшие за самым большим из имеющихся в заведении столов, нестройно ответили согласием. С разной долей энтузиазма.

– Спасибо, дяденька! Не нужно, я как-нибудь сама, – промямлила молодая женщина с огненно-красной косой и испугано покосилась на дверь, ожидая, как видно, немедленного появления избавителя. – Да и зря вы меня, сударь, обижаете, я хозяйские-то харчи не даром снедаю. Мой Тимофей Никифорович за все уплатил наперед! До копеечки…

– Брось, рыжая! Не дури, – не унимался горластый вояка. – Сколько времени ты провела в этом трактире? Седмицу? Две? Деньга, небось, давно кончилась…

– Дней с десяток. Мы с мужем стоим здесь аккурат с Вознесения!

– С каким еще мужем? Забудь! Он уж давно где-нибудь на печи да с бабой либо навовсе в сырой земле. Кавказ – место гиблое, девка!

– Как не совестно вам такое говорить, господин офицер! Тимофей отправился в дальний аул. К своему давнему кунаку. Все разведает да сразу за мной и возвернется. Станем с ним в горах жительствовать, добра наживать!

Грянул дружный хохот.

– Русский да с хищником в кунаках ходит!

– Чудно-с, право!..

Восседавший во главе стола бородач с перевязанной рукой, по виду из унтеров, выждал, пока все отсмеются, и шутливо заметил:

– Поздравляю, Никита Прохорович, с повышением-с! Барышня изволили вас офицером наградить!

– Я, Макар Антонович, с барышни другую награду спрошу!

Скомкав обед, девушка испуганно выскочила из-за стола и направилась к лестнице, ведущей к жилым комнатам. Обидчик в два прыжка оказался подле нее, больно схватил за локоть.

– Мне, слышь, краля, таперичка поцелуй желателен. Самый невинный. Воздушный-с!.. – произнеся это, подъесаул томно сомкнул веки и вытянул губы в трубочку.

– Отведайте-ка лучше вот это, шут гороховый!

Вместо горячих девичьих уст казак почувствовал вкус холодной стали. Вздрогнул, разлепил очи и отшатнулся. Перед ним стоял давешний посетитель в сером сюртуке. В одной руке он держал обнаженный палаш, в другой – надкушенное гусиное яйцо.

Являя собой полную противоположность немедленно взъярившемуся подъесаулу, Бонартов сохранял удивительное, прямо-таки нечеловеческое спокойствие. Во всяком случае, внешне. Оскорбленный Никита Прохорович потянулся к шашке и прорычал:

– Ты на кого руку поднял! Да я тебя за энто, как облезлую собаку, зарублю!

Из-за солдатского стола вскинулось несколько человек, по всей видимости, не утративших еще остатков благоразумия:

– Брось Никитушка! Ты чего удумал?

– С барином драться никак не можно! Донесут. Нынче, сказывают, в конторе больно грозный жандармский начальник объявился.

– Точно так-с! Некто Шлиппенбах.

– Угомонись, подъесаул. Видал, как их благородие ловко с клинком управляются?