Марджери Аллингем - Цветы для судьи

Руководство заседанием взяла на себя совершенно новая персона. Из-за стола под судейским помостом встал секретарь – до того он был лишь одним из угрюмых людей в седом парике – и оказался мужчиной неожиданно видным, с глубоким голосом, правильной речью и непринужденными манерами, благодаря которым слова его звучали не слишком формально и высокопарно.

– Майкл Веджвуд, вас обвиняют в том, что двадцать восьмого января тысяча девятьсот тридцать первого года, в Лондоне, вы убили Пола Редферна Бранда. Вам слово, Майкл Веджвуд. Виновны вы или невиновны?

С громким шелестом бумаг секретарь вновь сел. Наступила тишина. Один из надзирателей легонько подтолкнул арестанта локтем.

– Невиновен.

Голос Майка прозвучал неожиданно громко, внеся нотку напряжения в доброжелательную деловую атмосферу суда. Подсудимый остался стоять, пока секретарь объяснял присяжным про клятву. Господин главный судья Ламли приподнял ту часть лица, где должна была располагаться левая бровь, и приветливо заметил:

– Можете сесть. Стоять вы должны лишь тогда, когда выслушиваете приговор или когда к вам обращаюсь я.

Говорил он приятным гулким голосом, слегка шепелявя, что ничуть не умаляло ни диковинного величия его внешности, ни незыблемого благородства, облекающего лорда Ламли наравне с мантией.

Присяжные принесли клятву. Процедура прошла с четкостью и сноровкой первоклассного акробатического трюка: секретарь вещал, а двенадцать беспокойных граждан, у которых хватало собственных проблем, тревожно ерзали.

Мисс Керли затрепетала: со своего места встал прокурор, приступил к обвинению.

Монтегю Бруш напоминал вороненка. Шелковая мантия укутывала его полностью, а парик усиливал сходство носа с клювом. Когда генеральный прокурор молчал, он выглядел невзрачно, мало кто обратил бы на него внимание – даже несмотря на уродливость. Однако стоило сэру Монтегю заговорить, как он превращался в человека не только незабываемого, но и безумно обаятельного.

– С позволения вашей светлости, уважаемых присяжных заседателей…

Голос был по-мужски сильным, но одновременно располагающим, почтительным и приятным до невозможности.

– …заключенного, как вы слышали, обвиняют в убийстве. Мне, боюсь, предстоит поведать вам историю, полную множества нюансов, и хотя она не лишена противоречий, тем не менее наверняка должна убедить вас в серьезности обвинений против заключенного.

Впервые со времени появления на сцене кузена Александра мисс Керли по-настоящему испугалась. До сих пор она беспрекословно доверяла мнению о нем Джона и свои опасения за дальнейшую судьбу Майка развеивала, представляя красивого, неунывающего прославленного адвоката с лицом героя и апломбом врача с Харли-стрит. Однако вот его достойный соперник. Обаяние кузена Александра поддается определению и потому особенно уязвимо; личность же Монтегю Бруша ускользала от всякого анализа и умела самым обескураживающим образом маскироваться за ясными и весомыми аргументами – так что все запоминали лишь высказанные им мысли, а не его самого.

Мисс Керли посмотрела на Джона. Тот сидел, подавшись вперед, склонив голову набок, не сводя холодного взгляда со сладкоголосого вороненка, который весьма убедительно и одновременно весьма печально рассуждал о преступлении. О чем Джон сейчас думает? Наверное, он в замешательстве.

За спиной тяжело дышал Ричи; впереди, на другой свидетельской скамье, Керли заметила широкую спину и неряшливую прическу миссис Остин.

– …Так что же происходит в воскресенье вечером? Вы услышите, как тридцать первого января подсудимого, находящегося в окружении друзей, по счастливой случайности просят сходить в комнату, где, как он знал – и обвинение это докажет, – лежит тело…

Для Джины генеральный прокурор был всего лишь голосом, повторяющим уже известные ей факты. Единственная реальность – сидящий впереди Майк. Джина смотрела на его седые кудри, и ее горло сжималось все сильнее, сильнее – пока не стало казаться, что боль сейчас задушит.

Во время речи никто не соблюдал тишину. К удивлению мисс Керли, тут не было правил, запрещающих перешептывания; к тому же по залу то и дело сновали с документами секретари в скрипучих ботинках.

Кузен Александр – в безупречном парике, с белыми полосками на воротничке он выглядел невероятно важно и намного красивее, чем это позволительно мужчине за пятьдесят, – шелестел бумагами, совещался с помощниками, эффектно натирал очки носовым платком.