Артур Конан Дойль: Жилица под вуалью

Ночь была непроглядно темной, когда мой муж и я пошли, как было у нас в обычае, накормить льва. Мы несли сырое мясо в цинковом ведерке. Леонардо ждал за углом большого фургона, мимо которого мы должны были пройти по дороге к клетке. Он замешкался, и мы уже прошли мимо него, прежде чем он успел нанести удар. Но он последовал за нами на цыпочках, и я услышала треск, когда дубина размозжила череп моего мужа. При этом звуке мое сердце подпрыгнуло от радости. Я бросилась вперед и отодвинула засов дверцы большой львиной клетки.

И тут произошло ужасное. Возможно, вы слышали, как быстро эти хищники чуют запах человеческой крови и в какое неистовство он их приводит. Непонятный инстинкт подсказал зверю, что сражен человек. Едва я приоткрыла дверцу, как во мгновение ока он выпрыгнул наружу и набросился на меня. Леонардо мог бы меня спасти. Если бы он подбежал и ударил льва дубиной, он укротил бы его. Но он струсил. Я услышала, как он закричал от ужаса, увидела, как он повернулся и кинулся наутек. В тот же миг клыки льва сомкнулись на моем лице. Его смрадное жаркое дыхание сразу одурманило меня, и я почти не ощущала боли. Ладонями я попыталась оттолкнуть от себя огромные, словно дымящиеся, окровавленные челюсти и закричала, призывая на помощь. Я сознавала, что в лагере поднялась суматоха, а затем смутно помню группу подбегающих мужчин. Леонардо, Григгс и другие извлекли меня из-под львиных лап. Это было моим последним воспоминанием, мистер Холмс, на протяжении долгих томительных месяцев. Когда я очнулась и увидела себя в зеркале, я прокляла этого льва – ах, как я его проклинала! – не за то, что он уничтожил мою красоту, но за то, что он не оборвал мою жизнь. У меня было лишь одно желание, мистер Холмс, и достаточно денег, чтобы его исполнить. Так укрыть мое бедное лицо, чтобы никто не мог его увидеть, и жить там, где никто из тех, кого я знала, не мог бы меня отыскать. Сделать я могла только это, и сделала. Бедная раненая зверюшка, которая уползла в свою норку умереть, – таков конец Юджинии Рондер.

Когда несчастная женщина завершила свою историю, некоторое время мы сидели в молчании. Затем Холмс протянул свою длинную руку и погладил ее пальцы с таким сочувствием, какое я редко у него замечал.

– Бедная девочка! – сказал он. – Бедная девочка! Пути судьбы поистине трудно постичь. Если не существует какой-либо компенсации по ту сторону могилы, тогда наш мир – жестокая шутка. Ну, а этот Леонардо?

– Я больше никогда его не видела и не получала от него никаких известий. Возможно, я несправедливо ожесточилась против него. Любить объедки льва? Почему бы и не какую-нибудь из уродиц, которых мы возили по стране? Но женская любовь так легко не умирает. Он оставил меня в когтях льва, он покинул меня в час моей нужды, и все же я не могла послать его на виселицу. Меня не трогало, что будет со мной. Что могло быть ужаснее уже случившегося? Но я встала между Леонардо и его участью.

– И он умер?

– Утонул в прошлом месяце, купаясь вблизи Маргейта. Я прочла о его смерти в газете.

– А что он сделал с когтистой дубиной, самой особенной и хитроумной деталью вашего рассказа?

– Право, не знаю, мистер Холмс. Возле лагеря был заброшенный карьер с тинистой водой, заполнившей его дно. Может быть, тина там прячет…

– Ну, сейчас это значения не имеет. Дело закрыто.

Мы уже встали, чтобы уйти. Но что-то в голосе женщины заставило Холмса быстро обернуться к ней.

– Ваша жизнь вам не принадлежит, – сказал он, – руки прочь от нее.

– Чем она может быть полезна кому бы то ни было?

– Откуда вам знать? Пример терпеливого страдания сам по себе уже бесценный урок в нетерпеливом мире.

Ее ответ был ужасен. Она откинула вуаль и вошла в полосу света.

– Не знаю, смогли бы вы это вынести, – сказала она.

Жутчайшее зрелище. Нет слов, чтобы описать лицо, которого нет. Два живых и красивых карих глаза, печально глядевшие из этого нестерпимого обезображивания, делали его лишь страшнее. Холмс поднял ладонь жестом жалости и протеста, и мы вместе покинули комнату.

Два дня спустя, когда я навестил моего друга, он с некоторой гордостью указал на голубой пузырек в уголке каминной полки. Я взял пузырек в руки и увидел красную наклейку, предупреждающую о яде. Когда я открыл пузырек, в воздухе разлился приятный запах миндаля.

– Синильная кислота? – сказал я.

– Совершенно верно. Пришло по почте. «Посылаю вам мой соблазн. Я последую вашему совету». Вот что было в записке. Думаю, Ватсон, мы с вами знаем имя мужественной женщины, написавшей ее.