Наталья Хабибулина - Джокер в пустой колоде

–Да нет, просто шуметь не хотел. Да и от самой собаки себя оберегал. Я думаю, что первые две ночи он приносил ей кости, как бы приучая к себе, – задумчиво протянул Калошин.

– Точно! – воскликнул Доронин, – Екатерина Самсоновна сказала, что не могла отучить собаку брать еду с чужих рук. Первые ночи она злодея не подпускала, но кость его грызла. Запах уже явно помнила, потому-то на третью ночь подпустила ближе и только зарычала. Иваныч, не было рядом с собакой кости?

– Как же, как же, есть такая штучка! Вот она! – Гулько достал из своего чемоданчика завернутую в бумагу кость. – Я ее, красавицу, на предмет снотворного проверю и доложу вам, ребятки, что за порошочек усыпил нашу собачку. И еще кое-что… Я вырезал часть глотки и шкуры с шеи, необходимо узнать, чем же резали. Не ножом, точно. Что-то более тонкое. Ну, это уже позже скажу. Следов обуви, ребятки, никаких нет. Хотя кровь хлестала вокруг фонтаном. Похоже, что руки и подошвы вытерли об собачью шерсть – на ней характерные следы размазанной крови. Ушел он по траве, посмотрим, что на заборе. Больше пока ничего. Ты-то, Евсееич, нарыл что-нибудь?

– Нет, со следами и там ничего не ясно. Трава примята, можно определить, где злодей перелез через забор. С той стороны такая же картина. И следов крови на заборе не видно, значит, действительно, протер руки о собачью шерсть. Но на одежде должна была остаться? – Гулько согласно кивнул. – Посмотри там своим профессиональным взглядом. Ладно, думаю, что Екатерина Самсоновна покажет то же место, где видела это «светлое пятно», будь он неладен – Калошин в сердцах сплюнул. – Дьявол какой-то, а не человек. Вот только почему «светлый», дело-то сотворил самое, что ни на есть, черное. – Помолчав, Калошин обратился к Полежаеву: – Лев Игнатьевич! Нам понятых найти надо, чтобы в протоколе осмотра места происшествия расписались. Смотреть на все это неприятно, так что мужичков бы каких, а? В соседях кто у вас? Чей дом через дорогу, с круглым чердачным окном? – Полежаев как-то поморщился, услыхав последний вопрос Калошина. – Что, не дружите? – майор пытливо посмотрел на профессора – в глазах того метнулась искорка страха. Или только показалось?

– Да, не жалуем друг друга. Этот дом вот уже третий год мой соратник по цеху снимает. Правда, работаем мы с ним в разных направлениях. Только вот, нет между нами соседских отношений, – при этих словах у профессора дернулась щека.

– Отчего же такое неприятие друг друга, а, Лев Игнатьевич? – Калошину вдруг показалось, что Полежаев не хочет говорить об истинных причинах разлада между соседом и им. Подумал: «Может быть, женщина? Мы ведь ничего не знаем о самом профессоре и его личной жизни. Надо будет вызвать к себе Екатерину Самсоновну и поговорить откровенно. Может, вытащим какой-нибудь скелет из профессорского шкафа? И с соседом стоит побеседовать. Как знать, не его ли рук «собачье» дело?» – Хорошо, найдем, я думаю других. Василий, пройдись по соседям, дело к вечеру, наверняка многие уже дома.

– Слушаюсь, товарищ майор! – козырнул Доронин и отправился на поиски понятых.

На крыльцо вышла Екатерина Самсоновна, вынесла в кувшине холодный квас, предложила мужчинам. Те с удовольствием угостились приятно пахнущим поджаренным хлебом напитком. Гулько даже крякнул от удовольствия, похвалил женщину. Калошин же все раздумывал над словами профессора. Не понравилась ему реакция того на вопрос о соседе. Чувствовал своим старым милицейским нутром – нечисто здесь. Есть, есть какая-то гнильца в отношениях этих людей. «Ничего, профессор, разберемся. Не впервой, и не такие клубки раскатывали» – Калошин даже взбодрился от этих мыслей. Полежаев же был угрюм, как будто читал мысли оперативника и боялся их.

Примерно через полчаса вернулся Доронин с двумя мужчинами. Один оказался учителем географии, человеком интеллигентным, с вопросами не лез, выслушав Калошина, расписался без лишних слов и удалился. Второй же, суетливый вздорный пенсионер, с явным похмельным запахом, без осмотра трупа собаки расписываться отказался. Пришлось показать. Мужик не на шутку испугался, даже как-то визгливо вскрикнул и схватился за сердце. Выручил коньяк, принесенный Екатериной Самсоновной. После нескольких глотков мужичок успокоился, а добавив еще немного, стал размышлять о превратностях судьбы. Его рассуждения довольно жестко остановил Калошин, в конце концов, он расписался и пошел, по мнению присутствующих, добавлять.

– Ну, что, Василий, – обратился Калошин к Доронину, когда они, попрощавшись с профессором, вышли за ворота, – пройдемся до соседа? Пощекочем еще одного ученого мужа?